– Не волнуйся. На этот раз муравьи стерильны. Просто, учитывая моё образование, меня попросили выяснить некоторые аспекты их биологии.
– А ты уверен, что это так? Почему же мы все опять болеем?!
Мужчина сел, положив голову на руки, и задумался. Да. Муравьи. Маленькие, бездумные исполнители чужой воли. Безопасные и, в общем-то, почти безвредные сами по себе. И он сам – тоже муравей. Маленький человек, не смеющий высунуть голову из-под железобетонного нагромождения государственного механизма. И он, как и эти муравьи, никому не желает зла сознательно. А потом, эти муравьи… Нет. Об этом думать не надо. И какое ему дело, на что их используют потом? Ведь никто же не задумывается о нём, о маленьком человеке, которому не на что существовать и содержать свою семью.
Он увидел ползущего по поверхности стола муравья и подумал, как просто раздавить, уничтожить это крохотное беззащитное насекомое. «Я, как и ты, всего-навсего фуражир – добытчик пищи… – мысленно обратился он к муравью. – И я, как и ты, как и любое биологическое существо, хочу жить, да и смерть моя, как и твоя, ничего не изменит».
Последняя мысль несколько успокоила, приглушив, всё более мучившие его, угрызения совести. И, перед тем как уснуть, он ещё успел подумать, что срок контракта скоро кончается, а полученной суммы хватит на несколько лет передышки. И что может тогда ему удастся, наконец, найти хоть более-менее приличную работу.
Утром Глава Фирмы пригласил к себе в кабинет Директора.
– Что нового по вашим разработкам?
– Всё с точностью до одного часа. Как мы и предполагали, вчера, в 24.00 взаимодействие вызвало у муравьёв новую мутацию, и в пять утра всё было покончено.
– Что ж, – Глава Фирмы удовлетворённо откинулся на спинку кресла, – готовьте эту партию муравьёв к засылке. Новую Семью уже подобрали?
– Да. Только они требуют увеличить сумму вознаграждения по окончании контракта. Хотят купить дом на островах.
– Увеличьте. Похоронное бюро давно уже нарекает на нашу скаредность.
Сказка
Тук…тук…тук…
− Кто там?
− Это я, Сказка! Открой, пожалуйста!
− А ты точно Сказка?
− Да.
− А чем докажешь?
− А разве реальность такою бывает?
− Не знаю, реальность бывает всякой. А у тебя есть документы?
− Какие документы?
− Ну, что ты – это ты.
− Ты впусти меня. Я наполню для тебя купель с чабрецом и мятой, постелю постель лебяжьим пухом и нежными ветерками с летнего соснового леса и луга, разомну твои усталые плечи…
− Это всё только слова. А вдруг ты страшная Сказка, и ворвёшься ко мне воющими ветрами, цунами, отвратительными разбойниками и ужасными хищниками…
− Но как ты узнаешь об этом, не впустив меня в своё сердце?
− А зачем мне об этом знать? Уходи! Шляются тут всякие, только покоя нормальных людей лишают.
− Но я ведь твоя сказка. Куда же я пойду?
Ни слова не прозвучало в ответ. И в сказке появилась новая страничка – печальная.
Осень листа
Он знал и не знал, что такое – осень. Это было нечто близкое по времени, и такое же далёкое для понимания. Ему говорили: «Потом будет зима, но ты уже не сможешь её увидеть, зимой все листья и цветы умирают». Было любопытно – какая она – зима? Он понимал – страшная, нечто ужасное! И всё равно ему было жаль, что он не увидит её. Содрогался от ужаса… и жалел.
Осень тоже была страшной, она несла смерть. Смерть он видел. Видел с самой ранней весны как желтели и осыпались, недавно ещё зелёные, спешившие жить, листочки.
«Не надо было быть такими любопытными и хватать всё подряд…» – шептались листья вокруг. «Но тогда невозможно понять мир, в котором мы обитаем!» – звучали отдельные голоса. «А зачем его узнавать?! – протестовали листья. – Питайся и живи себе! Что эти знания?! – Ничего кроме горя и печали не несут они. Что за странная идея – дать Земле больше кислорода?! И кто оценил это?! Кто вспомнит о них?! Они сгорели, даже не отбыв среднего возраста нормального листа! Жизнь беспамятна на добро! Вот если бы они отравили кого своими ядами, тогда бы их и запомнили, как анчар».
Он слушал эти разговоры, трепеща на ветру, и сам не мог себя понять. Он тоже жил на износ. Он тоже стремился насытить мир кислородом. Но почему-то был наивно уверен, что доживёт до самой глубокой осени. А вдруг осень – не смерть, а, и в самом деле, только перерождение – убаюкивал он себя. В перерождение верили многие. Говорили, что когда старый лист засыхает, его Душа переходит в молодую почку у основания черенка, и весной оживает, просыпаясь в новом листочке, а на землю падает только пустая, ничего не чувствующая, оболочка.