Всем постепенно делалось спокойнее на душе от слов Сушенцова. По справедливости выходило, что хотя и у них тоже не все еще хорошо, но по сравнению с другими, о ком в газетах писалось, у них было совсем неплохо. И думалось уже о себе и своей клинике как-то теплее, благороднее, даже растроганнее, чем прежде. И тут уже искренне хотелось осудить тех иных, кто принимал от больных подарки, причем не после всего, а как условие, что именно за это им, больным, и соглашались помочь. Как тут сравнивать можно? Огромная же разница морального плана!..
— У меня есть конкретное предложение, — сказал Сушенцов. — Составить перспективный план по искоренению фактов неэтичного отношения к больным.
— Перспективный?! — спросил Иван Фомич. — И это... на сколько же лет?
Каретников рассмеялся вместе со всеми. Действительно, переборщил Владимир Сергеевич. Хотя... План сам по себе, да еще в преддверии комиссии...
— Обдумаем в рабочем порядке, — сказал он. Какой-нибудь план в таком роде, возможно, и не мешало бы сейчас иметь. А пока... — У нас есть художники среди больных?
Ему подсказали несколько фамилий, и Каретников, дав указание повесить на видном месте лозунг: «У нас подарки не принимают», — остался вполне удовлетворен результатами собрания и подумал, как все у него сегодня удачно получалось. Кажется, полоса пошла. Теперь и с ректором, пожалуй, должно было все получиться.
В приемной дожидалось много народу, были здесь и заведующие кафедрами, но Каретников, здороваясь с ними за руку, отвечая о своем здоровье и делах и в свою очередь с той же рассеянной любезностью интересуясь их здоровьем и делами, сесть с ними рядом себе не позволил — тогда бы он немедленно подпадал под общее правило очередности, — а успел за это время подмигнуть молоденькой кокетливой секретарше с длинными ресницами, выразил на своем лице молчаливое мужское восхищение ее симпатичным скуластым личиком, стройностью фигурки, даже кофточкой, и с видом заговорщика — дескать, тайна только нам двоим понятна — неприметно кивнул в сторону ректорского кабинета: сообрази как-нибудь, милая, чтоб я туда раньше других попал.
Андрей Михайлович ей нравился: высокий,спортивного типа, с чуть заметной сединой, которая лишь молодила его, с волевыми, прямо киношными морщинами в углах крепкого рта, он, в отличие от других посетителей, даже профессоров, которые немного заискивали перед ней — к этому она уже попривыкла, — вел себя с ней не только как бы на равных, но и с той необидной долей уверенности, будто не он просит ее об услуге, а, наоборот, ей разрешает оказать ему эту услугу. Он и перед ректором всегда с достоинством держался, не то что некоторые, а главное, по отношению к ней он вел себя так естественно, что она воспринимала это не как что-то вынужденное в его положении посетителя, а как проявление его симпатии к ней — как просто уже к взрослой женщине.
Понятливо улыбнувшись ему, она в ответ чуть кивнула, ушла к ректору, тут же вернулась и с мягким упреком, словно от имени ректора выговаривая за опоздание, сказала:
— Андрей Михайлович, вас давно ждут!..
Как все-таки от секретарш много зависит, с усмешкой подумал Каретников, переступая порог кабинета. В чем-то, может быть, даже судьбы самой науки.
Худой, белесый и тонкогубый, как будто почти безвозрастный — ему и лет тридцать пять можно было дать, и все пятьдесят, — ректор поднялся навстречу. Казалось, что он, здороваясь, всегда поначалу цепко и испытующе вглядывается в собеседника — а не затеял ли тот что-нибудь такое в медицине или, по крайней мере, у себя на кафедре, за что отвечать потом ему, ректору, придется? — и поэтому Андрей Михайлович улыбнулся еще с порога добродушно и успокаивающе. Мол, сам посуди: это я-то — сибарит, гурман ленивый — крамолу затею?! Да и какая может быть крамола в челюстно-лицевой хирургии, какое вольномыслие? Мы только режем помаленьку, и все. И с обязательствами у нас в порядке, и с планами — комиссия останется довольна, не подведем.
Что-то всегда подкупало ректора в Андрее Михайловиче. Конечно, и открытая улыбка, и то спокойствие, с каким он держался... Но, может быть, прежде всего — надежность? Уверенность, что он никогда не выкинет никакого коленца, не то что его покойный шеф? Приятно все же работать с таким человеком, потому что, если оба вы логичны в своих поступках и трезво смотрите на жизнь, насколько тогда легко все предусмотреть в таком же, как ты.