— Что там у вас? — недовольно спросил Каретников.
— У нас давно все готово! — обиделся Яков Давыдович. Полный, с неимоверно волосатыми крепкими руками, словно бы поросшими рыжей шерстью, он обижался очень уж по-детски: у него оттопыривалась нижняя губа.
А Нина, бесцветная молодая женщина с пористым лицом, еще больше заволновалась возле капельницы. Яков Давыдович, демонстрируя, что он сказал Каретникову все же сущую правду насчет того, что они давно готовы, решительно отобрал иглу у своей помощницы и одним точным движением сделал то, над чем Нина мучилась уже несколько минут. Надежно и спокойно работалось с ним на операциях Андрею Михайловичу, и теперь без всякого недовольства, даже приветливо он спросил:
— Можно начинать?
Обиженный Яков Давыдович подтолкнул Нину: ответь, тебя спрашивают, не я же официально расписан на эту операцию, а ты.
Нина заробела, потому что как-то неудобно было разрешать или не разрешать самому Андрею Михайловичу.
— Больной готов к операции, — нашлась она. Эта формулировка избавляла ее от всяких разрешающих слов.
Каретников мельком оглядел студентов, которые столпились за спиной своего преподавателя, Володи Сушенцова. Лица их по самые глаза были прикрыты масками, у парней из-под шапочек торчали длинные лохмы, такие и не упрячешь под колпак, и Каретников усмехнулся: было время, когда он ругал за это девушек, а теперь за что их можно поругивать — так лишь за маникюр. Когда лица были забраны марлей, юноши узнавались именно по длинным волосам, нынче это была уже их привилегия. Коробило это Андрея Михайловича разве что в операционной, но и здесь, не желая прослыть ретроградом, он лишь изредка позволял себе усмешку вслух. «Вот вы, девушка, как вы считаете?» — спрашивал он иногда во время операции кого-нибудь из студентов мужского пола, намеренно ошибаясь. Но осторожный смешок — все-таки шла операция! — может, и смущая на мгновение, никак не менял твердого установления моды. И все, что было консервативного в Андрее Михайловиче, все, что не столько пока из-за возраста, сколько по характеру его противилось в нем каким-либо новшествам, логически никак, с его точки зрения, не обоснованным, — все это внутреннее его неприятие могло вылиться лишь в такое несерьезное, а на чей-то взгляд и несправедливое отношение к длинноволосым студентам, что на зачетах и экзаменах он был с ними чуть посуровее, чем с остальными, которые носили аккуратную «польку» или «канадку». А если к дочери его приходил вдруг «нормальный» парень, то есть постриженный, как когда-то, в дни его молодости, стриглись все и как стригся сам Андрей Михайлович до сих пор, он относился к такому парню с особой благосклонностью, полагая безоговорочно, что именно вот такой и подходит его дочери, что человек этот серьезный, не побрякушка, и что из него обязательно будет толк. Но эти свои взгляды Андрей Михайлович все же скрывал, неохотно и себе в них признавался, потому что были они уже давно не в духе времени и вообще как-то не слишком интеллигентно выглядели. Пока Сушенцов, тоже, кстати, длинноволосый, брал кусочки опухолевой ткани у корня языка для первой срочной биопсии — сейчас, из-за расслабления мышц, делать это было много легче, чем до наркоза, — Андрей Михайлович коротко объяснил студентам план операции: нижняя трахеотомия, интубация через трахеостому, затем...
— Может, по Крайлю будем? — спросил Сушенцов, отправляя взятую ткань на срочное исследование.
Каретников с недоумением посмотрел на него. Конечно, как Сушенцов предлагает, это проще и быстрее, но они уже давно так не делали. Чего он вдруг?
— Спешишь куда? — поддел Каретников, всерьез не допуская этой мысли, но Сушенцов покраснел, и Андрей Михайлович неприятно удивился, поняв, что, кажется, угадал. — Итак, — продолжил он свое объяснение, — футлярно-фасциальное удаление клетчатки... Операция Крайля не дает возможности сохранить кивательные мышцы. А мы их сохраняем. Кто знает зачем? — Он взглянул на студентов.
Разумеется, никто не знал.
— Что прикрывает кивательная мышца? — подсказал Каретников. — Ну? Что она защищает?
— Сосудисто-нервный пучок, — вспомнила самая маленькая из группы.
— Молодец. Иди быстренько мойся, будешь нам ассистировать, — поощрил Каретников, — А остальных, пока не выучите как следует анатомию шеи, к скальпелю не пущу, — пригрозил он. — Поправьте кто-нибудь свет... Значит, удаление клетчатки... Спасибо. Только еще чуть-чуть на меня лампу... Затем удаление...