Здесь, на корабле, каждая минута была распланирована и утверждена вышестоящим начальством, и все свое служебное время он, как и все другие, что-то исполнял и чему-то подчинялся, но, несмотря на это, именно на подводной лодке Редько и обрел-то наконец полную свободу, свободу от необходимости предпринимать что-то самому. Ежедневно совершать какие-то свои, никем не запланированные для него поступки, отказываться от своей в общем-то не обременяющей его зависимости от воли других людей ему было трудно...
— Нет, Серега, — вздохнул Редько, — я все-таки уже не лейтенант, чтобы переучиваться.
Володин усмехнулся и пожал плечами: к чему, мол, тогда все эти разговоры?
— А замполит, наверно, не успеет сегодня вернуться, — сказал он, надевая тужурку.
— Думаешь, ему удастся пробить эти медали?
— Не знаю. Но пока наших трюмных наградят, они уже и забудут за что...
Дверь распахнулась — так, без стука, входят только в свою каюту, — и на пороге появился Филькин, румяный от ветра и мороза.
— Вы еще здесь?! — Он бодро потер руки. — Я считал, вы в кафе давно! — Вкусно пахло одеколоном, и после суточной вахты на лодке казарменная каюта показалась Филькину очень уютной. — Хорошо живете, товарищи подводники!
Задетый приподнятым тоном штурманенка — что-то уж слишком быстро пришел в себя Филькин после случая с начальником штаба, — Володин никак не отозвался на слова Филькина.
— А!.. — приветливо сказал Редько. — Ну, Петя, как дежурство прошло?
«Конечно, — подумал Володин, — Ивану легко быть добрым, у него нет подчиненных».
Филькин покосился на Володина, снял шинель и, как о чем-то для него обыденном, сообщил:
— Ночью командир проверял...
— Значит, мне опять за что-то влетит, — меланхолично заметил Володин.
— Нет-нет, все хорошо! — торопливо успокоил Филькин своего начальника. — Я думал, он меня гонять будет... Ну, после этого случая... — Филькин смущенно помолчал, но, тут же вспомнив, как миролюбиво вел себя командир, сказал удивленно: — А он ничего... Только спросил, до какой главы я «Капитальный ремонт» дочитал.
— Вот устроился человек!.. — Володин усмехнулся. — Романы почитывает на службе — и хоть бы что!
Филькина возмутила такая несправедливость.
— Устроился!.. — с горечью сказал он. — Командир мне за это пять суток объявил!
Петя выглядел очень расстроенным сейчас, и, чтобы подбодрить его, Иван Федорович выразился в том смысле, что ничего, мол страшного не случилось: эти пять суток в срок службы все равно засчитываются, но Филькина, кажется, мало успокоили его слова.
— Да и какой ты военнослужащий, если ни разу на гауптвахте не сидел?! — добавил Редько.
Филькин недоверчиво взглянул на доктора, но тот был совершенно серьезен — видимо, вполне убежденно сказал.
— Лучше бы уж я за него отсидел, — в сердцах бросил Володин. — А он бы за меня с командиром разговаривал.
— Я же не знал, что так получится, — оправдываясь, сказал Филькин. — Какое-то сплошное невезение!
Он, однако, уже не был сейчас до конца уверен, что это действительно такое уж невезение. Он вспомнил, что и штурман в свое время тоже на гауптвахте сидел, даже дважды... Сам рассказывал!
Интересно: может ведь оказаться, что вообще из всех офицеров только они вдвоем и сидели на гауптвахте — он да Сергей Владимирович. И это не помешало Володину стать потом лучшим штурманом на соединении, может, как-то даже и помогло, кто знает...
Тут Филькин вдруг усмотрел своего рода преемственность в их штурманской боевой части, и то, что Володину конечно же влетело за него от командира, — это все завтра уже забудется и пройдет, а останется только то, что да, было дело: сидел. Володина когда-то командир посадил, а его, лейтенанта Филькина, — сам начальник штаба соединения!
Что ж, и пойдет, и отсидит — ничего особенного. Какой же ты военнослужащий, если ни разу на гауптвахте не был?! И хорошо, что перед сдачей дежурства заранее наголо постригся, — пусть видят, что он готов ко всему. А до отпуска еще далеко, успеют отрасти...
Филькин снял шапку.
— Ты... Ты зачем себя так изуродовал? — Редько с недоумением смотрел на Филькина. — Туда же с прической можно, на гауптвахту...
— А я не потому, — сказал Филькин, боясь, что Редько расхохочется. — Просто... в море невозможно иметь безупречную прическу, так лучше не иметь ее вовсе.