Как он терпит такую прическу? — думала Паркер. Случись им встретиться в потасовке, она бы первым делом оттаскала его за длинные патлы, извозила лицом о тротуар. Чтобы стереть эту ухмылку.
Она сказала:
— Повтори-ка еще раз, когда ты впервые услышал, что подъехала машина.
— Не знаю. Поздно.
— Когда поздно?
Черри Нго пожал плечами.
— Что-то между полуночью и, может, тремя часами, половиной четвертого.
— Что потом?
— То, что я уже говорил. Ничего, я вошел в дом.
— Нет, было не так. Подумай хорошенько. Машина вернулась, верно?
— Да, да.
— И ты снова вышел на крыльцо.
Черри начинала нравиться эта женщина, такая терпеливая, ни разу не повысила на него голос, не бросила ни одного злобного взгляда. Она воображала себя крутой, но была слишком привлекательна, чтобы кого-нибудь напугать. Волосы, черные и гладкие, как у него, темно-карие глаза, влажные и бездонные. Она и сложена была недурно, длинноногая, тонкая. Черри Нго улыбнулся, сверкнув зубами, о которых мечтают дантисты, — чуть-чуть эмали и много-много золота.
— Верно, леди. Машина вернулась, и я снова вышел на крыльцо.
— Детектив.
Нго наморщил лоб. Клер Паркер сказала:
— Не «леди». Детектив. Это ты зажег свет на крыльце?
— Я похож на идиота?
— А кто зажег свет, Черри?
— Эмили.
— Эмили Чен. Твоя девушка.
Черри Нго улыбнулся. Его крошечное личико сморщилось, как высохшее яблоко, а дорогая кожаная куртка тихо скрипнула, когда он пошевелился на стуле. Он склонил голову набок, блеснуло созвездие дешевых бриллиантов.
— Бывшая, — сказал он. — Я не встречаюсь с мертвячками. — Он бросил на Паркер взгляд, откровенно говоривший: место свободно, интересуешься?
— Хорошо, Эмили включила свет. Что случилось потом?
— Машина торчала посреди улицы. Прямо напротив дома. Фары не горели, но было слышно, как работал мотор. Не тарахтел, как в старом кино. А вроде скулил. — Черри расстегивал и застегивал молнию на куртке. Тоненькие струйки блестящих черных волос плясали по лицу, попадали в глаза.
Паркер спросила:
— Что это была за машина?
— Черная.
— Это была черная машина?
— Ага, черная. А может, синяя, не знаю. Там темно было, на улице. Что у меня, рентген в глазах?
— Это была большая машина, маленькая?
— Где-то посередке. Средняя? Точно не скажу. — Черри немного выпрямился. — Стойте. Вспомнил. Чудно: в голове вдруг возникла картинка. Я смотрю на блестящие черные волосы леди-детектива — мой любимый цвет — и ни с того ни с сего вижу «хонду». Черную «хонду».
— Сколько людей в машине?
Черри Нго пожал плечами, поиграл с волосами.
— Стекла были затемненные.
— Но кто-то же опустил окно. Или они стреляли сквозь стекло?
— Окно открылось в два счета. А потом я только и видел, что вспышки. — Черри Нго сделал вид, будто стреляет из пистолета в Паркер. — Пуф! Пуф! Пуф! Грохот, пули, черт бы их драл. Я торчу на свету. В стене дырки. Не дрейфь, Черри. Будь мужчиной. — Улыбаясь, он подался вперед. — Скажите-ка. Как это выходит, что нехорошие люди шныряют вокруг с автоматами и всяким таким дерьмом, а у вас, у полицейских, только и есть что игрушки тридцать восьмого калибра?
— На машине были какие-нибудь отметины? Вмятины, царапины, что-нибудь?
— Как с выставки. Красотка.
— Номера запомнил?
— Не-а.
— Ладно, Черри. Выстрелы, потом что?
— Эмили отпрянула. Вернее, я так думал. Теперь-то мы знаем, что было иначе, верно?
Темные глаза Черри изучали лицо Паркер. Она не ответила ему ничем, совершенно ничем.
Черри еще больше развалился на стуле.
— Что случилось дальше? Ничего особенного. Черная тачка отчалила. Полицейские подвалили. Кто-нибудь из соседей позвонил?
— Обеспокоенный гражданин.
— Да? Я думал, такие вымерли.
Паркер сказала:
— Твою девушку застрелили, а ты шутишь.
Черри Нго уставился на потолок. Закинул ногу на ногу и опять стал играть молнией. Паркер стиснула зубы, спросила:
— В чем дело, ты ее не любишь?
Черри ответил:
— Смех — лучшее лекарство. А ей влепили, я слышал, по меньшей мере три выстрела. Умерла прямо на ногах. Вот бы мне так. Быстро и легко. — Он усмехнулся. — Звучит как реклама, верно?
— Сколько лет было Эмили?
— Да, наверное, мало для смерти. Ну, а если бы выжила? Вся в шрамах, уродина, несчастная и одинокая. Так что, может, оно и к лучшему, верно?
Паркер сказала:
— Низ живота у нее был покрыт синяками. Ты ее бил?
Черри улыбнулся.