Около восьми вечера в Сашину дверь позвонили. Она никого не ждала. Посмотрела в глазок. В подъезде было темно. Она никого не увидела.
— Кто там? — спросила Саша из-за двери. Ей никто не ответил. Она снова спросила, погромче. Какое-то шуршание. И тишина. Она отошла от двери. Подумала, что кто-то балуется. Мало ли хулиганов. И снова звонок. — Кто там? — крикнула девушка уже раздраженно и несколько испуганно.
— Саша, это твой отец. — Послышалось из-за двери.
Она сползла по косяку. Поднялась. Вдохнула. Выдохнула. Открыла дверь…
Отца своего Саша не помнила. Можно даже сказать, не знала. Всплывали иногда в ее памяти смутные картинки: вот он сидит у ее кроватки и читает «Мойдодыра». Лицо его было неопределенно и расплывчато, но Саша точно помнит, что читал он именно «Мойдодыра».
Вот он качает Сашу на ноге и утверждает, что она скачет на лошадке.
Вот, собственно, и все.
Он ушел, когда Саше было три года. Ей пришлось расти среди постоянно сменяющихся маминых ухажеров, среди маминых депрессий, истерик, болезней и угроз самоубийства. Ей пришлось расти в бедности. Она вынуждена была очень рано повзрослеть. Когда она была еще подростком, иногда смотрела на свою рыдающую, немного пьяненькую мать, и не понимала, кто из них мать, а кто дочь. Она себя считала матерью этой беспомощной, хрупенькой, немолодой девочки. Саше пришлось стать ей поддержкой и опорой. Мать всю жизнь провела в поисках настоящей любви. Она жаждала любви, но ей не везло. Ей встречались одни лишь негодяи и подонки, которые были рядом с ней довольно непродолжительное время, а потом исчезали бесследно. Сашина мать бурно горевала, а затем устремлялась на поиски новой большой любви.
Саше пришлось самой зарабатывать деньги с четырнадцати лет. Хорошего образования она так и не получила. Ей казалось, что нормального детства у нее и не было. Саша была уверена, что детство у нее украли. Кто? Мать обвиняла во всех своих несчастьях отца. Саша считала, что детство у нее украл тоже он. Она привыкла ненавидеть своего отца. Отца, которого она совсем не знала. И вот он стоит у нее на пороге.
Это был высокий, изможденный, высохший мужчина. Рано постаревший. Мать, несмотря на свои вечные несчастья, выглядела значительно лучше. Значительно моложе. У него были большие, печальные карие глаза. Ее глаза. Такие же, только совсем потухшие. У Саши дух захватило от этого странного ощущения: она будто бы смотрела сейчас в свои собственные глаза.
— Здравствуй, дочка, — произнес мужчина сдавленным голосом. Он шагнул к ней и сделал еле уловимое движение, будто хотел обнять ее, Саша отшатнулась. Он беспомощно опустил руки. — Можно мне войти?
Саша посторонилась. Он вошел, снял ботинки и замер в нерешительности.
— Проходите на кухню, — она не могла называть этого совсем чужого мужчину на «ты». Ей не хотелось, чтобы этот чужой мужчина вторгался в ее жизнь. Она сейчас жалела, что открыла ему дверь.
Он сел на колченогий стул с сильно потертой гобеленовой обивкой. Только тут Саша заметила, что отец одет в роскошный костюм. Несмотря на свой болезненный вид, мужчина смотрелся на убогой Сашиной кухне нелепо. Слишком элегантен для нее. Саше стало стыдно за свое съемное жилище. Но другого она себе позволить не могла. Тут же вспомнила, что если бы этот человек когда-то не бросил их с матерью, то, возможно, она жила бы теперь в совсем другой квартире. Она давно уже не злилась на отца, потому что она о нем давно не вспоминала, но тут старая обида накрыла ее.
— Что вам угодно, сэр? — спросила она с легким полупоклоном и ядовитой улыбкой на губах. Она так и не села на второй стул, а осталась стоять, прислонившись к стене. Руки ее были скрещены.
— Я пришел вернуть долг, дочка, — голос по-прежнему сдавленный. — И попросить прощения.
— Вы мне ничего не должны. И простить я вас вряд ли смогу. Так что, извините, но ничем не могу помочь.
Он посмотрел ей в глаза с такой тоской, что она чуть не зарыдала от жалости к этому человеку.
— Да, ты права, мне нет прощения. Я тебя понимаю. Можешь меня не прощать, но позволь хотя бы вернуть долг.
— О каком долге идет речь? — жалость улетучилась, вернулась язвительность.
— Об отцовском, дочка.
— О! Это ж, какой должок-то накопился за двадцать пять лет! Плюс пени, плюс проценты. Как расплачиваться будете?
— К сожалению, у меня уже нет времени, чтобы расплатиться с тобой любовью и вниманием, поэтому я хочу отдать долг хотя бы деньгами. Я скоро умру, дочка.