– Что ж, проверить по списку совсем неглупо, когда имеешь дело с Джун.
– И заметь, список был в алфавитном порядке, – сказала Роза. – Уж я-то знаю, что это маленько облегчает борьбу с хаосом.
В ее кухне абсолютно все стояло по алфавиту, и оттого мускатный орех соседствовал с мышьяком. С ней было легко говорить о мужчинах Лири.
– Ладно, – продолжила Роза. – После ухода Сара давала о себе знать?
– Раз-другой появилась. Вообще-то, раз. Кое-что забрать.
– Что – кое-что?
– Ну, пароварку. И прочее в таком роде.
– Это предлог, – тотчас заявила Роза. – Пароварки есть в любом хозяйственном магазине.
– Сказала, ей нравится наша.
– Она проверяла, как ты. Ты ей небезразличен. Вы поговорили?
– Нет. Я просто отдал пароварку. И еще эту штуку – открывать бутылки.
– Ох, Мэйкон. Пригласил бы ее зайти.
– Я боялся, она откажется.
Помолчали.
– Ладно. Ничего, – наконец сказала Роза.
– Но я же справляюсь!
– Да, конечно.
Потом сестра сказала, что ей надо следить за духовкой, и повесила трубку.
В кабинете Мэйкон подошел к окну. Был жаркий день начала июля, от синевы неба резало глаза. Засунув руки в задние карманы брюк и упершись лбом в стекло, Мэйкон смотрел во двор. На дубе птичка высвистывала нечто похожее на три начальные ноты «Моей милой цыганочки»: спи… мо… я… Случится ли такое, подумал Мэйкон, что когда-нибудь он еще взгрустнет о теперешних временах? Это казалось невозможным, ибо в его жизни не бывало дней безрадостнее нынешних, но он знал, что время приукрашивает прошлое. Вот, скажем, птичка эта поет так чисто, нежно, проникновенно. Мэйкон отвернулся от окна, зачехлил пишущую машинку и вышел из комнаты.
Питался он теперь кое-как. Проголодавшись, выпивал стакан молока или прямо из коробки зачерпывал ложку-другую мороженого. Даже от крохи еды в животе возникала тяжесть, словно он переел, но, одеваясь по утрам, Мэйкон заметил, что, похоже, исхудал. Воротничок рубашки стал слишком свободным. Ложбинка над верхней губой так углубилась, что ее было трудно выбрить. Волосы, которые раньше ему подстригала Сара, утесом нависали надо лбом. Почему-то обвисли нижние веки. Серые глаза-щелочки вдруг распахнулись, взгляд стал испуганным. Тоже признак недоедания, что ли?
Завтрак. Самая главная еда. В спальне Мэйкон установил на подоконнике кофеварку и электросковородку, подключив их к радиочасам. Конечно, если два сырых яйца всю ночь продержать в комнатной температуре, напросишься на пищевое отравление, но Мэйкон изменил свое меню и тем самым решил проблему. В подобных делах требуется гибкость. Теперь его пробуждал запах сваренного кофе и горячего попкорна в масле, которые он мог отведать, не вылезая из постели. Да, он справлялся прекрасно, просто прекрасно. Учитывая все обстоятельства.
А вот по ночам было худо.
Не то чтобы он не мог уснуть. Засыпалось легко. Мэйкон смотрел телевизор, пока не начинало печь глаза, потом взбирался по лестнице, включал душ и закидывал белье в поддон. Иногда хотелось сразу перескочить к следующей части процедуры, но это грозило разладкой системы. И потому Мэйкон шел поэтапно: развешивал постирушку, заготавливал ингредиенты завтрака, нитью чистил зубы. Он не мог лечь в постель, не почистив зубы. Сару это почему-то раздражало. «Если б тебе вынесли смертный приговор, – сказала она однажды, – и объявили, что на рассвете расстреляют, ты бы, конечно, потребовал, чтобы тебе дали почистить зубы на ночь». Мэйкон подумал и согласился. Да, безусловно потребовал бы. Он же чистил зубы, когда свалился с пневмонией? И в больнице, куда его уложила желчекаменная хворь. И той ночью в мотеле, когда убили их сына. Мэйкон гляделся в зеркало. Несмотря на уход, зубы так и не стали идеально белыми. А теперь, похоже, и лицо приобретало желтоватый оттенок.
Мэйкон выключал свет, передвигал кошку, подсаживал пса на кровать. Коротконогий вельш-корги обожал спать в постели и потому каждый вечер с надеждой смотрел на хозяина, положив передние лапы на матрас и ожидая подмоги. Затем все трое укладывались. Мэйкон залезал в конверт, кошка клубком сворачивалась в тепле его подмышки, пес укладывался в ногах. Мэйкон закрывал глаза и засыпал.