— Ты сын Марты Блюмме? — спросил я на всякий случай.
Он кивнул.
— Вот как… Тем интереснее. И зачем же сыну Марты Блюмме понадобилась жизнь тоттмейстера?
— Я не хотел вас убивать… — пробормотал он.
— Конечно. Ты оставил две пули в моем слуге просто на память. Будь уверен, я тебя не забуду!
— Пули?
— Ты вчера караулил меня около собственного дома? — рявкнул я ему в лицо. — А ну отвечай! Ты стрелял?
— Никак нет… — выдавил он и добавил, — господин тоттмейстер. Я н-никогда…
— Ты убийца?
— Никак нет, господин!..
Страх рвал его тело десятками клешней, глаза его были широко распахнуты и покорны. С таким лицом не врут. Мальчишка, может, рехнулся, но не лгал. Я на мгновенье даже пожалел об этом — новая фигура на доске оказалась решительно бесполезной, неуместной и странной. И означало это одно — фигуры противника пока находятся даже вне поля моего зрения. Паршивый дебют, что еще сказать…
— Ты следил за мной вчера?
— Никак нет. Я иду за вами с сегодняшнего утра, господин то…
— Замечательно. Зачем ты шел за мной?
Он опустил голову:
— Я… Моя мать…
— Убита, знаю, — может, мне стоило говорить аккуратнее, но сейчас было не до того. — Я присутствовал на осмотре ее тела, как ты знаешь. Значит, заприметил меня там? И что дальше? Зачем следил за мной?
— Моя мать… — повторил он неуверенно. — Вы… поднимали ее.
Это слово далось ему с изрядным трудом, хотя для меня не обозначало ничего особенного. «Поднимали»… Я вспомнил женскую фигуру, утратившую сходство с человеком — нелепо стоящую на негнущихся ногах, испачканную в крови, сухой треск выстрела…
— Я помню это. И что?
— Я хотел знать…
Фигура и в самом деле оказалась нелепой и неуместной. Мне захотелось рассмеяться, но напряжение после погони и ее развязки сказывалось — смех получился низким и трещащим, как кашель.
— Ты хотел узнать, что она мне рассказала? Твоя мать?
Он осторожно поднял голову. Лицо было искажено и по-прежнему бледно. Но я разглядел в нем какие-то новые черты.
— Да, господин тоттмейстер.
— О Боже. Для чего?
Вопрос вырвался сам собой, я мог его и не задавать. Просто потому, что уже увидел его лицо. И новое выражение на нем.
— Чтобы найти убийцу. Самому.
Уместно было бы вновь засмеяться, но я чувствовал, что уже не способен на это. Проклятый мальчишка, юный идиот, самонадеянный кретин…
— То есть ты думал побеседовать со мной, а? Ненавязчиво поинтересоваться, что я узнал у твоей мертвой матери, ну и, заодно, чтоб смертоед не уклонился от неприятного разговора, ткнуть ему пистолетом в лицо? Так?
Он промолчал. Видимо, чувствовал, что ответ на этот вопрос не обязателен.
— Безмозглый чурбан! — я же как раз чувствовал потребность высказаться. — Болван! Стянул дедушкин пистолет и решил поиграть с тоттмейстером? Вообразил себя охотником? Приключений захотел? Будь спокоен, тебя я поднять не смогу, твоих куриных мозгов не хватит… Зато я с легкостью мог тебя застрелить! Понимаешь?
Он понимал. Страх, еще минуту назад сотрясавший его, куда-то улетучился, и я с удивлением встретил его взгляд — полный неуверенности, волнения, стыда, но не страха. Достаточно твердый взгляд, если таковым может обладать подросток, еще не начавший бриться.
— Твоим родным стоило бы выпороть тебя так, чтоб шкура слезла…
— У меня нет родных, господин тоттмейстер.
— Нет?..
— Мать. Была. Теперь нету. Пистолет не дедушкин, купил в ломбарде…
— Небось, заложив гимназическую форму? — проворчал я. — Ты действительно дурак даже для своих годов.
— Что она сказала?
Он спросил это таким голосом, что я запнулся, и новая порция обидных, но нужных слов замерла где-то на полпути из легких к горлу.
— И ты думаешь, я скажу тебе? Да я лучше оттащу тебя к жандармам, пока ты не нашел то, что ищешь! Потому что если ты найдешь, это будет последнее в твоей и без того затянувшейся жизни!
Он как будто не услышал меня:
— Она что-то сказала?
— Да. Что ее сын окончательно выжил из ума. При жизни она такое не говорила? Мертвецы иногда повторяются…