Даже не сомневайся - однажды утром ты проснешься и поймешь, что остался один. А может быть, это случится пьяным вечером в кабаке, или днем в автомобиле, или где-нибудь еще, неважно. Но ты почувствуешь - день пришел. Многие пугаются, а некоторые настолько сильно, что до самого конца остаются чрезвычайно общительными людьми. К навязчивости и развязности следует относиться терпимо - за ними прячется испуг, симпатияное детское чувство.
Но пугаться, право, не стоит. Одиночество не сделает твою жизнь хуже или лучше, просто оно сделает ее другой, и некоторым вещам придется научиться".
Михаил Степанов выключил двигатель своей потрепанной "шестерки", вышел из машины и потянулся, разминая затекшую спину.
"Ладно, философские раздумья оставим для обратной дороги, - решил он, вглядываясь в ряд темных, тихих домов. - Вряд ли Питон склонен обсуждать подобные темы, да еще ночью".
Здесь, в Кратово, он был последний раз года три назад. За это время мирный привычный ландшафт дачного поселка претерпел существенные изменения - правая сторона улицы была зверски разворочена строительной техникой, и на месте старых дач красовались три причудливых сооружения новой русской архитектуры. Два особняка изобиловали арками, башенками, эркерами и портиками, третий же был лаконичен и строг, как провинциальная тюрьма.
Сходство с исправительным учреждением подчеркивали массивные кованые решетки, установленные во всех окнах первого и второго этажей. Третий этаж был еще недостроен.
Осторожно ступая по настилу из досок, светлых от подтеков цементного раствора, Степанов обошел коттедж и углубился в старый запущенный сад, в глубине которого тепло светились небольшие окошки аккуратного бревенчатого домика.
С трудом продравшись сквозь густые колючие заросли малины и кустов крыжовника, капитан поднялся на невысокое крыльцо и трижды постучал.
- Давай, давай! - донесся до Степанова грубый хриплый голос. - Заходи, не стесняйся!
Единственная комната домика была завалена телогрейками, сапогами, каким-то строительным инвентарем. За грубым дощатым столом с керосиновой лампой посредине сидел огромный мужик с абсолютно лысой головой и маленькими злобными глазками, остро посверкивающими из-под массивных надбровных дуг. Он был в черной облегающей майке, выгодно подчеркивающей рельеф слегка оплывших массивных мышц. На правом плече можно было заметить искусную трехцветную татуировку - противного обличия змей душил в своих кольцах статую Свободы.
- Ну и рожа у тебя. Питон! - заметил Степанов, присаживаясь к столу. С каждым годом все страшнее.
Детина ухмыльнулся миролюбиво.
- Не родись красивым, а родись... неглупым! - Он звучно похлопал себя по тускло блестящему черепу.
- Извилину не повреди! - обеспокоенным тоном воскликнул капитан. Выпрямишь ненароком.
- Шутки все шутишь, Миша? Видал, какую хату строю?
- Видал. Острог какой-то.
- А... Заметил? Это - специально. Я, Миш, в тюрьме родился, в тюрьме и помру. Только в джакузи с бутылкой "Мартини" и с дюжиной телок вокруг, а?
- Эстет... Сторожку сносить не будешь?
- Не... Здесь сейчас работяги живут. Отпустил вот на два дня погулять. Молдаване. Хорошо пашут, добротно. И сад оставил. А соседи все повырубили. Люди новые. Выпьешь?
- За рулем я.
- Оставайся, переночуешь. Посидим, поговорим, времена старые вспомним, а?
- Некогда. По делу я.
- Все по делу да по делу. Ну, давай.
- Ствол нужен.
- Э... Ты за кого меня держишь-то, мил друг? Я ж теперь высоко. Почти под облаками. Ко мне теперь только за советом ездят, за словом мудрым, а ты - ствол! Я, Миш, нынче сам не воюю и пушками не торгую. Я только слежу, чтоб дела по совести делались...
- Слушай, Питон! - перебил Степанов раздраженно. - Я могу тебе напомнить, из какого дерьма я тебя пару раз вытас кивал. Да только вряд ли ты это забыл. Это сейчас под облаками, а тогда...
- Добро не забываю, Миш. Но тогда - не сейчас, сам понимаешь...
- Ты, сволочь уголовная, - мягко сказал Степанов и с удовлетворением отметил, что уголки губ собеседника опустились. Добродушная улыбка, столь нелепая на лице Питона, наконец сменилась привычным холодным оскалом. - Я не просто так на тебя время трачу.
- Твоя контора, Миш, это теперь - козий взбздох.
Никак не больше, - сказал Питон, отводя взгляд от лица капитана.
- Ненадолго.
- На этого рассчитываете, с крыльями? - Питон смешно взмахнул руками. И то - мужчина серьезный! На меня весьма похож. Только с шевелюрой.
Оба рассмеялись. Обстановка несколько разрядилась.
- Ладно, Миш, не кипятись. Я так, не подумавши, брякнул. Что нужно-то?
- Револьвер. И глушитель.
- Всего-то? Я думал, серьезное что. "Узи" хочешь?
- Я сказал - револьвер.
- Часок подождешь?
- Подожду.
Питон стянул телогрейку с ближайшего стула.
При этом движении Степанов подобрался, но оказалось, что на стуле лежит всего-навсего сотовый телефон.
- Извини, Миш. Я выйду, поболтаю.
- Валяй.
Через пару минут Питон вернулся в дом, кивнул удовлетворенно.
- Привезут минут через сорок. Выберешь сам, по вкусу.
- Другое дело. А то...
- Не кипятись, не кипятись. Давай-ка все же по маленькой.
- Ну давай...
Ленивая болтовня скрасила ожидание. Был уже первый час ночи, когда к сторожке подъехала машина. Кто-то постучал в низкое окно. Питон приподнял цветастую грязную занавеску и выглянул наружу.
- Ну пойдем, посмотрим. - Он накинул телогрейку на могучие плечи и вышел.
Возле белого "мерседеса-230" стояли два невысоких крепыша в темных рубашках. При виде Питона один из них молча поднял крышку багажника и вытащил серый пластиковый чемодан средних размеров.
- В дом неси, - скомандовал Питон и зябко поежился. Ночь действительно выдалась прохладная.
Положив чемодан на стол. Питон открыл его и извлек несколько коробок и пару тряпичных свертков.
- Выбирай, Миш!
Степанов открыл коробки. Что и говорить, выбор был недурен - Питон марку не уронил. Две модели были немецкими - "Арминий" и "Корт-кобат", две американскими - "Смит-Вессон" 28 и 60 и одна испанская подделка под компактный "Кольт Детектив Спешиел". Все оружие было в прекрасном состоянии, к каждому стволу имелось по два боекомплекта и глушитель. Капитан хотел было остановиться на "Арминий", но тут Питон развязал сверток. На промасленной ткани лежал небольшой никелированный револьвер.
- Странно! - Степанов взял в руки изящное оружие. - Вроде бы наган?
- Наган, наган. Точно. Только необычный. Нравится?
- Пожалуй.
- Во! Рыбак - рыбака... Специзделие для НКВД.
Тула, 1937 год. Ствол короткий и рукоятка анатомическая. Чувствуешь, как в руке сидит? Как влитой! А спуск попробуй. Попробуй, поробуй! Как бархатный, чувствуешь? Ручная подгонка. Ювелирная, брат, игрушка! Большие деньги сейчас дают.
- Я не дам.
- Да нет, это я так, к слову. Бери, коли понравился. Но если дела не будет, верни, а? Музейная вещь!
- Посмотрим.
Степанов тщательно завернул оружие в тряпку. Во втором свертке нашлись патроны и короткий самодельный глушитель. Положив все это добро в кейс, капитан протянул Питону руку и попрощался.
- Счастливо, Миш, счастливо! Ты звони, если что.
Пойдем, провожу.
Когда габаритные огни "шестерки" исчезли за поворотом на перекрестке, один из крепышей спросил:
- Что это за красавец?
Питон помолчал, сплюнул на песок, спросил сам:
- Армен меня боится?
- Ну! - утвердительно кивнул крепыш.
- А Сильвер боится?
- Ну! Тебя все боятся! - хохотнул крепыш.
- А вот его я сам боюсь... - задумчиво произнес Питон, но тут же рассмеялся. - Шучу, шучу! Пойдем-ка хлопнем, что ли. Сыровато сегодня.
IV. КНИГА В ПЕСТРОЙ ОБЛОЖКЕ
Книгу Елизаров прочел. Он начал читать ее сразу после ужина, часов в девять вечера. В полночь он тихонько перенес массивное кресло на кухню, заварил крепчайший кофе и, неторопливо прихлебывая обжигающий горький напиток, вновь углубился в хитросплетение сюжета. В семь утра на кухню заглянула жена. Переведя изумлённый взгляд с погруженного в чтение Елизарова на опустошенный кофейник из прозрачного огнеупорного стекла и разгоняя ладонью густой табачный дым, она спросила тревожно: