— Я убеждена, что все в конце концов будет хорошо, — Лина дотронулась до плеча сестры, показывая, что ей нужно идти, и обе поднялись.
Пошел снег, и крошечные белые снежинки упали на пальто Лины. Взглянув на сестру с каракулевой муфтой, она сказала:
— Ты должна оставить себе эту муфту. Это мой рождественский подарок.
Морщины на челе Клэр разгладились, и она улыбнулась, взглянув на свою новую вещь. Мысли Лины были заняты потрясающей новостью, которую она только что узнала, и, идя под руку с сестрой к северному входу в парк, она обнаружила, что больше не переживает из-за потери муфты. История, только что услышанная ею, напомнила Лине, что есть гораздо более важные вещи, которые ей нужно постараться приобрести.
31
Семья Уильяма С. Скунмейкера просит Вас доставить ей удовольствие Вашим присутствием в канун Рождества 1899, в девять часов, на Пятой авеню, 416.
Зеркало туалетного столика в спальне Дианы Холланд, в овальной раме красного дерева, с резными путти и серафимами, простояло на этом месте почти десять лет, но никогда еще ему не доводилось отражать такую красоту. На этом столике, среди гребней, булавок, пудры и румян, стояла простая ваза, наполненная пурпурными гиацинтами. Они прибыли сегодня утром, вместе с напоминанием, что Холландов ждут на праздновании кануна Рождества у Скунмейкеров, хотя этим семьям и не суждено было породниться. Аромат цветов витал в воздухе. Они были символом, и Ди бесцеремонно потребовала их для своей комнаты, сославшись на то, что гиацинты — ее любимые цветы. И это ее красота отражалась в зеркале сегодня, в канун Рождества. Глаза были темными, как ночь, а щеки — нежного оттенка летнего заката.
А вот лицо горничной, маячившей на заднем плане и подкалывавшей темные локоны Дианы шпильками, было бледным. Она старалась не встречаться взглядом с госпожой и была непривычно тихой. Поджав губки, Диана окинула взглядом комнату. Все было как обычно: стены розовато-оранжевого цвета, белая медвежья шкура, маленький камин, белое покрывало на кровати. Но эта комната навсегда изменилась. Диане даже захотелось, чтобы была открыта мемориальная доска — маленькая, изысканная, и определенно из меди, на которой было бы увековечено для потомков событие, произошедшее здесь. То, что случилось между ней и Генри. Диана решила, что лучше всего нарушить молчание, внезапно заговорив:
— Я рада, что ты нас видела.
Голубые глаза Клэр встретились в зеркале с глазами Дианы, и она поспешно вернулась к своей работе.
— Я не знаю, о чем вы говорите.
— Все в порядке, Клэр, я не сержусь.
Диана остановилась, рассматривая свое декольте и белую кожу груди, подчеркнутую темно-зеленой отделкой белого платья. Освещение в ее спальне слабое, и электрический свет в бальном зале у Генри, конечно, будет ярче, но Диана была уверена, что такое освещение будет для нее только выгодно.
— Я рада.
Клэр издала громкий вздох.
— Мисс Диана, если кто-нибудь узнает, они…
— Но ты же никому не скажешь. А я бы непременно с кем-нибудь поделилась, только чтобы поговорить об этом. Но теперь, когда ты знаешь, мне уже ни к чему об этом болтать! Кроме тебя.
Клэр снова вздохнула, на этот раз потише, готовая смягчиться.
— В самом деле, Клэр. Разве за всю историю этого дома в нем случалось что-нибудь столь волнующее? Я и Генри…
— Вы и жених вашей сестры.
Диана сжала губы. Она забылась. Теперь Клэр смотрела прямо ей в глаза.
— О, Ди, будьте осторожны! Пожалуйста, будьте осторожны!
И затем она позволила себе улыбнуться. Клэр вплетала в волосы Дианы остролист, и, работая, она улыбалась все шире. Когда остролист на подносе перед ними кончился, прическа Дианы выглядела праздничной из-за зелени, а на лице Клэр сияла улыбка. Они с хозяйкой переглянулись, как легкомысленные романтики, — собственно, такими они и были. Они молчали до тех пор, пока Диана не встала, чтобы Клэр сделала завершающий штрих — напудрила ей нос.
— Значит, вы сможете увидеть его сегодня? — прошептала горничная.
— Меня, конечно, сопровождает Сноуден, так что я не смогу по-настоящему с ним увидеться.
У Дианы начинало часто биться сердце при любом упоминании о Генри. В тот день она старалась не думать о нем слишком много.
— Но я буду в одной с ним комнате, Клэр! По крайней мере я смогу на него смотреть. Уверена, я с одного взгляда пойму, что он чувствует.
С этой минуты она ни о чем не могла думать, кроме Генри. Она думала о нем, зайдя в спальню матери пожелать той доброй ночи и спускаясь по лестнице, чтобы полюбоваться рождественской елкой вместе со Сноуденом и своей тетушкой. Потом они отправились в экипаже Сноудена на Пятую авеню, в особняк Скунмейкеров, и к тому моменту, когда бывший партнер ее отца подал ей руку, чтобы помочь подняться по крутым ступеням к ярко освещенному входу, ее мысли о Генри были столь всепоглощающими, что она просто чудом не поскользнулась на только что выпавшем снегу и не произнесла имя Генри в ответ на любезности Сноудена.