— Доволен? – спросил Хидеки у Микку. — Теперь не мешай мне работать, — он отпустил Микку, а тот, довольный, занял прежнюю позу.
Что я чувствовал, когда смотрел на то, как они целуются? Не знаю, но это было неприятное чувство. Такое же неприятное, как секс. Хидеки продолжил рисовать, но я уже смотрел на это не с таким восторгом. Он был великолепен, но то, что он рисовал, было отвратительно (в смысле сам позер).
Я ушел из комнаты и продолжил набивать живот тортом и смотреть телевизор, бессмысленно переключая каналы. Хидеки, наверное, полностью забыл о моем существовании. Я лежал на диване и пялился в телик. Они сначала были на кухне, а потом ушли в спальню. Я не спал всю ночь. Из спальни доносились стоны и крики. Но это не то, что издаю я, они полны безумной страсти и непреодолимого желания. Я не мог это слышать, я пытался закрыть уши, но не помогало, потому, что я ревновал. Это была ревность. Я ревновал Рийо. Ревновал. Как я мог ревновать его? Хидеки Рийо… Я ревновал не его, а того, кто стоял за мольбертом, прекрасного художника. Или…
Глава 23
Микку все время вертелся. Я не мог его угомонить.
— Что не так? Может, позволишь мне нормально работать?
— А у моделей должна быть хорошая зарплата?
— Я заплачу тебе.
— Нет, я не приму от Вас денег. Мне нужно другое.
Я сделал вид, будто не слышу и начал напевать любимый мотив.
— Я тебе уже говорил, — Микку встал и подошел ко мне. — Я не обязан тебя слушаться и делать то, что мне не нравится. Все я ухожу.
— Истеричка. Сядь на место, пока не пожалел о своих действиях.
— Нет. Только мой любовник может мною командовать.
Как он мне надоел; я точно по нему соскучился. Если бы не картина, я отправил бы его уже давно восвояси, но… Я приблизился к нему и схватил за шею, чуть выше ошейника. Он не сопротивлялся. Я поцеловал его. Поцеловал так, как целовал раньше, когда он принадлежал мне.
— Доволен? – спросил я его, обещая этим, что проведу сегодня ночь с ним, а я так хотел сегодня заняться сексом с Сорой. Я хотел проверить, был бы он мне благодарен за торт или все было бы так же. Сора, он был так мил, когда смотрел на нас.
Я продолжил рисовать. Скоро все будет готово, а потом… Я не был так-то против, но… мне хотелось в эту ночь помучить Сору. Вот и последний штрих, картина готова наполовину. Я долго всматривался в нее и подумал, что довольно неплохо.
Дальше происходящее было как в забытье. Я толком не понимал, что делал. Мы пошли на кухню поесть, потом сразу направились в спальню, а там и начался содом. Микку был, как сумасшедший; я не могу сказать, что у нас с ним было: любовь? Секс? Или просто мы трахались? Почему в эти минуты я думал о Соре? Он, наверное, на диване разлегся, хоть я ему и запрещал. После всего, голова Микку покоилась на моем торсе, а я не мог уснуть. Я медленно убрал голову бывшего любовника и тихо вышел из комнаты, закутавшись в простыню. Я был прав, Сора на диване. Я схватил его и перекинул через плечо, он сначала задрыгался, но быстро успокоился.
— Куда Вы меня несете? Я могу и сам дойти.
Мне было лень ему отвечать, и я продолжил нести. Я поднялся на чердак и бросил его на пол, а затем сам на него «напрыгнул». Я снял с него джинсы, футболку не стал – опять же лень. Я грубо трахал его, даже смазку забыл, но ничего страшного и так более менее нормально, перетерпим. Он кричал и снова начал плакать, но мне все равно, я хотел его. Я жаждал его хрупкого тела, его слез и стонов боли. Тут не было никакой игры, просто животное желание грубо обладать. Я быстро кончил. Нужна сигарета. Он отполз от меня, прикрываясь маленьким рваным одеялом, и плакал: он только поверил, что от меня можно ждать чего-то хорошего. Я его хозяин, ему придется привыкать к смене моего настроения.
— А торт был вкусный, — дрожащим голосом сказал он мне, — Спасибо.
Почему ты не можешь сказать: «спасибо, хозяин»? Сора, пожалуйста, признай меня. Я встал. Отряхнулся и спустился вниз, заперев чердак. Что-то было не так. Почему мне неспокойно на душе? Даже у такого садиста, как я, оказывается, имеется совесть? Я нашел свою пачку сигарет и закурил. Ненавижу сигареты, меня от них тошнит, поэтому я их курю очень редко, но курю. Нет, это не мазохизм, а просто желание уйти от реальности.
— На-на-на-на, — вспоминал мотив песни, но он звучал как-то фальшиво.
Кажется, Микку проснулся. Я слышу его шаги. Он взял мою свободную руку и поцеловал, так нежно, как целуют самое сокровенное.
— Я люблю Вас, что бы ни говорили, Вы навеки мой господин.
Я взял его руку, ладонью вверх, и затушил об него сигарету. Он не сопротивлялся и не дергался, а просто смотрел мне в глаза. Психологическая боль была сильнее физической. Глаза стали влажными. Впервые мне стало кого-то жалко. Раньше бы меня это порадовало, но сейчас, кроме жалости, я ничего не чувствую.
— Ты жалок. Может быть, когда-нибудь, я приглашу тебя снова…
— А сейчас мне лучше уйти?
Я не ответил, пусть делает, что хочет. Я закурил еще раз. Уже легкие начинают болеть, но мне сильно хочется курить.
Глава 24
Что это на него нашло? Хидеки все-таки странный тип. Но почему я сначала обрадовался, что он ночью пришел ко мне, когда с ним спал другой? Это ревность? Нет! Ревновать Хидеки! – Никогда.
Эту ночь я не спал. Я ждал утра. Ждал, пока Хидеки откроет эту дверь и… что? Снова боль, снова унижения. Меня зовут Уэда Тэкуми, но сейчас я не против быть и Сорой, только бы это чувство ушло. Мне одиноко.
Я - Тэкуми, я не Сора – я запутался. Рийо давай… пусть начнется утро, как обычно: ты откроешь дверь, выпустишь меня, скажешь, чтобы я умылся. На кухне я попытаюсь приготовить тебе завтрак, но получится плохо; за это ты заставишь сделать тебе минет. А после дашь что-нибудь несъедобное, от чего у меня будет болеть живот. Затем, тебе захочется заняться со мной сексом - ты меня изнасилуешь, потом куда-то уйдешь, а я приму душ, поваляюсь на диване и посмотрю телевизор. Ты придешь и увидишь меня на диване, за это ты меня побьешь и снова изнасилуешь. Ты уже ел в ресторане, а я сижу голодным, так как торт ты спрятал. Ты пойдешь в студию и что-нибудь порисуешь, а я полюбуюсь на тебя. Ночью снова будет секс, но он уже не будет насилием. Я… усну на полу и тихо пожелаю: «спокойной ночи, хозяин», так тихо, что ты не услышишь.
Дверь открывается, но Хидеки не улыбается, как обычно. У него в руках плеть, он, не сказав ни слова, начинает меня бить. Я закрываю лицо руками, он просто бьет. Чего он хочет? Что я сделал?
Я согнулся, чтобы он не бил по животу, спина менее чувствительна. Он продолжал бить. Удар за ударом. За что? Почему? Он остановился. А потом схватил меня за волосы и проговорил в ухо:
— Никогда не закрывайся, когда я бью тебя.
— За что?
— Просто профилактика. Не забывай добавлять «хозяин». Что нужно ответить? – потянул он меня за волосы.
— Извините меня… — нужно сказать «хозяин», но я посмотрел на его недобрый взгляд и ответил: — Извини меня, но пошел бы ты, садист недоделанный. Тебя, наверное, в детстве не любили, вот ты на всех злобу и срываешь. Ты на самом деле ничего не стоишь, думаешь, если тебе будет подчиняться ребенок, то ты сразу приобретешь значимость? Понятно, почему ты держишь меня силой, с тобой согласятся жить только такие же ничтожества как ты сам.
— Все сказал?
Черт, он меня сейчас убьет. Точно убьет, или, по крайне мере, заставит возжелать смерти. Он же псих, но пути обратно нет, сейчас я познаю все муки ада.
— Да что на тебя слова тратить.
Он вздохнул - плохо дело. И тут случилось неожиданное: он отпустил на мгновение мои волосы, но рука продолжала лежать у меня на голове; сейчас потащит по лестнице. Но нет, он мягко их потрепал и сказал приятным голосом: