Даже эта сила покидала его.
Он задумался о том, сделали бы они то же самое? Они. Рыцари. Сэр Тристрам… сэр Гавейн… сэр Ланселот… сэр Галахад… и остальные. Они бы сделали нечто подобное? Он надеялся, что если они существовали когда-то в каком-то другом месте, они бы одобрили его поступок, и один из них — или его тень в некоем мистическом месте — мог сейчас стоять в ожидании Кертиса, готовясь встретить его и сказать самую замечательную вещь на свете:
Стань одним из нас.
— Спасибо, Кертис, — прошептала Нилла. — Спасибо тебе за все, что ты сделал.
Его глаза закрылись, но он еще дышал — прерывисто и неглубоко. И вдруг Нилла и малыш Джек услышали вой приближавшихся сирен. Он доносился от дороги, ведущей к стоянке позади лодочной пристани. Нилла дотронулась кончиками пальцев до щеки Кертиса и наклонилась к самому его уху:
— Полиция здесь! Я пойду и встречу их. Держись, Кертис. Пожалуйста… они уже здесь. Ты понимаешь?
Она услышала его ответ и была поражена тем, что он прозвучал так же сильно, как во времена их прежних разговоров:
— Я понимаю.
Она встала. Нилла и ее брат взобрались по небольшому склону на стоянку. Маленький Джек сильно хромал на поврежденную ногу — падение с крыльца во время атаки на Джинджер не добавило его лодыжке здоровья. Но оба они были вознаграждены зрелищем красных пульсирующих проблесковых маячков полицейской машины… нет… их было две — одна следовала за другой. Вскоре они поняли, что вторая машина — не полицейская, а скорая.
Нилла обернулась к озеру.
Позже она так и не смогла понять, было ли это обманом зрения или игрой света от проблесковых маячков, но ей показалось, что росчерк раскаленного света, взметнувшийся прямо вверх… точнее, вверх и вперед, пролетел, словно метеор над озером. Так быстро… всего одно мгновение. Как это ни странно, но он чем-то напомнил ей маленькую сияющую птицу.
И за один удар сердца она исчезла.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. СЛУШАЮЩИЕ
26
Это правда, что Дьявол может быть как мужчиной, так и женщиной. Что Дьявол может быть жесткой пружиной в сидении автомобиля, мухой в глазу или ударом деревянной дубинки по железным прутьям тюремной камеры. Правда и то, что Дьявол может сесть за руль этой самой машины с жесткой пружиной в сидении и устроить сумасшедшую и дикую езду. Он будет гнать, не обращая ни на кого внимания, и причинит сто десять миллионов видов страданий всем и каждому, пока не направит этот автомобиль прямо к утесу и не разобьет его об острые скалы под ним.
— После этого, — вещал овдовевший методистский проповедник, который женился на Орхидее Мэйхью осенью 1938 года, — Дьявол сбежит в укрытие, потому что Дьявол… он ведь не делает уборку после того, как разбивает машину. Нет, никогда! Это Отче — тот, кто приходит и очищает. Собирает этот сломанный двигатель. Вставляет новые лампы в эти разбитые фары. Устанавливает новое лобовое стекло. Крепит новые целые шины. Вот так автомобиль, который был разрушен рукой Дьявола — дьявольски плохим, плохим водителем — готов снова проехать многие, многие мили. Почему же Отче не остановил Дьявола до того, как тот сел за руль машины, с которой все началось? — вопрошал он на собрании Методистской церкви Возлюбленного Спасителя в Вилл-Платте, штат Луизиана. — Мы же все хотим это знать, ведь так? «Почему» спрашиваем мы. Что ж, я всего лишь человек, и я, так же как и вы, испытываю страдания на жизненном пути оттого, что не знаю истинной воли Бога. Но я знаю одно: c какими бы обломками вы не столкнулись, как бы безнадежно они ни выглядели, как бы ни казалось, что двигатель сломан и никогда, никогда больше не заведется… Отче — великий, всемогущий и знающий механик. Если только вы позволите Ему действовать. Как только вы откажетесь от этой старой машины, Дьявол съедет со скалы. Пусть потом Отче поработает над ней, потому что Дьявол… затаится в подполье.
В октябре 1934 года Орхидея переехала из Нового Орлеана на ферму своей семьи в нескольких милях от Вилл-Платта. Она отдала своему Па две тысячи долларов, полученных ею в качестве подарка от мистера Джека Ладенмера, и на эти средства он смог купить столь необходимый ему новый трактор. Она заняла свою старую спальню в задней части дома, где безвылазно томилась, пока ее Па и Ма не сказали, что если она не отправится на церковный пикник в этом году, то они засунут ее в корзину и продадут, как ненужное белье. Она неохотно пошла, и этот поступок изменил всю ее дальнейшую жизнь.
У нее и пастора Мики — Майки для нее — был счастливый дом, расположенный через дорогу от церкви. Она оказалась очень способным декоратором, и некоторые из прихожанок церкви оценили ее уникальный взгляд на вещи. Посещая ее дом, они никогда не забывали спросить о прекрасном бокале с бриллиантовыми гранями вокруг основания, который демонстрировался на маленьком квадрате темно-синего бархата в специальном алькове.
— Мой лучший бокал, — говорила она им. — Я никогда не пользуюсь им, но всегда держу его там… на почетном месте. Он называется Уотерфорд. И… я не думаю, что когда-нибудь будет существовать еще один такой. В целом мире… никогда впредь.
Дамы согласно кивали. Это действительно был прекрасный бокал.
Уэнделл Крэбл потратил часть двух тысяч долларов, которые получил от мистера Джека Ладенмера, на то, чтобы купить себе прекрасное радио. Ночью он слушал мир, а днем продолжал его двигать. Ему было семьдесят два года, когда он оставил свою должность мастера носильщиков в 1937 году. За это время он повидал многих молодых парней, которые приходили и уходили: для одних он становился наставником, а других ему приходилось выпроваживать, потому что его главная забота заключалась в том, чтобы избавлять свой «дом» от неприятностей. В день его официального выхода на пенсию он был удостоен мемориальной доски за выдающийся вклад в работу станции Юнион и качественное обслуживание ее пассажиров. Во время небольшой церемонии доску поместили на стену, мимо которой туда-сюда сновали путешественники на пути к новым местам, и она оставалась там, пока терминал не был снесен в 1954 году, чтобы освободить место для нового, расположившегося прямо через дорогу.
Ол Крэб скончался в марте 1941 года и был похоронен с женой и дочерью на кладбище №1 в Сент-Луисе, в пределах зоны распространения ароматов ладана и гамбо площади Конго и зоны слышимости ее звонких барабанов.
Оправившись после больницы, Клэй Хартли получил новый стеклянный глаз и продолжил исполнять обязанности шофера семьи Ладенмер вплоть до лета 1942 года, когда выяснилось, что восемнадцатилетняя Нилла хотела либо водить сама, либо чтобы шофером был кто-то из ее поклонников. Джек Младший — теперь все звали его ЭлДжей — в шестнадцать лет тоже изъявлял желание сесть за руль автомобиля. Хартли — мистер Хартли, как повзрослевшие дети всегда называли его — объявил, что пришло время двигаться дальше. Его мечтой всегда было посмотреть Канаду от побережья до побережья, и, возможно, после этого он захотел бы исследовать еще и на Аляску.
— Все пути открыты, ведь так? — сказал он своему боссу, и Джек Ладенмер в день отставки в знак признательности наградил его чеком на десять тысяч долларов и новым микроавтобусом «Крайслер Таун&Кантри» с деревянными панелями по бокам.
На Джека Ладенмера Младшего оказывалось сильное давление, чтобы он перенял дело отца. Вопрос был решен, когда ЭлДжей, будучи студентом в Университете Луизианы в 1945 году, отправился с несколькими сокурсниками в Атланту и попал на провокационно-звучащую пьесу под названием «Поцелуй и Скажи». Пьеса оказалась не настолько уж провокационной, но одна из молодых актрис, Софи Хейдон, так увлекла ЭлДжея, что он стал с ней встречаться. Он довел своего отца до срыва, а мать — до лекарственной зависимости, когда бросил колледж и потащил мисс Хейдон в Голливуд. Если говорить кратко, то он обнаружил, что добиться успеха в Голливуде — гораздо более сложное дело, чем следовать по стопам своего отца, но он все же отказался жить на деньги своей семьи… главным образом потому, что отец лишил его этого источника дохода.