— Как тебе идея разделить двести тысяч долларов?
Убирайся отсюда, — приказал он сам себе, но даже не пошевелился.
— Ты слышал меня, — повторила она. Ей вторило шипение жарившегося мяса.
Прошло еще несколько секунд, прежде чем Партлоу сумел вернуть себе дар речи.
— Я не собираюсь грабить Федеральный Банк США.
— К черту, они все равно уже прогорели, — сказала она. — Итак, все готово. Где хлеб?
Они ели свои сандвичи за маленьким круглым столиком у окна, из которого открывался вид на реку. Партлоу продолжал ждать, когда она снова заговорит о двухстах тысячах долларов, но она явно не торопилась начать этот разговор. Вместо того она заговорила о Новом Орлеане, о том, как она несколько раз приезжала туда, и это казалось ей местом, где она в какой-то момент смогла бы осесть — с причудливой архитектурой и коваными балконами… и, конечно же, на Миссисипи смотреть было гораздо интереснее, чем на Рэд-Ривер, потому что тамошнее речное движение было активным, как в аду.
— Ты меня проверяла? — вдруг спросил Партлоу. — Когда давала все эти подсказки о том, как найти тебя, и прочее дерьмо… ты меня проверяла, чтобы понять, подхожу ли я тебе?
Она сделала глоток чая и чуть приподняла подбородок, поставляя лицо дуновению вентилятора.
— Ага, — ответила Джинджер, наконец.
— И убийство дока — тоже? Это было испытание?
— Это, — качнула головой она, — было необходимостью. Пришлось убрать его с дороги. Куда бы мы ни отправились, с ним это было бы небезопасно, — она щелкнула кусочками льда в своем стакане, чуть взболтнув чай, и наклонила голову, чтобы лучше расслышать звук, словно это вызывало у нее приятные воспоминания. — Но я думаю, ты вполне можешь называть это испытанием. Если хочешь. Понимаешь, когда ты только вошел в тот зал в Стоунфилде, я подумала: ничего себе! Вот, что значит быть квадратом, который считает, что он круг. Я знала, что ты мошенник, с первых секунд… это было слишком очевидно, этого не понял бы только круглый идиот. Хотя, надо признать, что слишком многие мягкотелые увальни, живущие в этом мире, и есть круглые идиоты. Но затем… когда ты подошел и помог нам провернуть все гладко, я подумала: Хмммм, а у этого парня может быть потенциал. Возможно. Я решила дать тебя шанс показать, на что ты способен.
— Ты имеешь в виду, проверить, могу ли я убить человека?
— Посмотреть, насколько ты ценишь логику, — поправила она. — Как я говорила, мне нравится играть. Я очень хороший игрок, и я пригласила тебя за свой игорный стол.
— А что будет главным призом?
Джинджер покончила со своим сандвичем и слизала с указательного пальца остатки острой горчицы, прежде чем ответить.
— Так ты хочешь знать барыш? Посмотри в это окно, скажем… под углом градусов в двадцать.
Ему пришлось встать из-за стола, чтобы сделать это. Он всмотрелся в залитый ярким солнцем пейзаж, пробежал взглядом по улице, затем по причалам, мастерским и складам вдоль реки, по которой медленно и лениво двигались суда.
— Ну ладно, — вздохнул он. — И на что мне смотреть?
— На одной из стен склада красным написано имя. Видишь его? Прочти.
— Ладенмер, — скучающе произнес он. — И что с того?
— Ты никогда не слышал о Джеке Ладенмере?
Партлоу отвернулся от окна, прикрыв глаза, раздраженные ярким светом.
— В этом имени смысла не больше, чем в приступе чьего-нибудь кашля.
— Ха! — невесело хохотнула она. Она сидела и смотрела на него несколько секунд, прежде чем он почувствовал, как цепкие пальцы ее волевого контроля поползли у него под кожей, словно пытаясь прощупать его силу духа. Он подумал, что глаза цвета шампанского в буквальном смысле посылают сигналы прямо ему в мозг, пытаются сказать, насколько игра будет стоить свеч. Затем Джинджер поднялась со своего места, подошла к узкому шкафу, открыла его и взяла с верхней полки небольшой металлический ящик. После она снова села за стол, расположившись между их запотевшими стаканами холодного чая, открыла крышку ящика, и Партлоу увидел, что внутри содержится коллекция газетных вырезок.