Первый камень вспахал землю прямо перед его носом. Гриммюрграс инстинктивно отшатнулся, недоверчиво глядя на метеорит, не понимая, откуда тот взялся, пока следующий не зарылся в землю чуть дальше первого. Затем третий, четвертый. Метеоритный дождь начался.
-- Здесь все совсем не так, -- сипло произнес Тандри, и Гриммюрграс резко повернулся, только теперь вспомнив, что стоит здесь не один. Тандри неотрывно смотрел на падающие камни, освещенные заходящим солнцем.
И он был полностью прав. Гриммюрграс не сказал об этом вслух, да и вряд ли требовалось, но Тандри высказал не только свое ощущение.
На небоскребе Гриммюрграс испытывал совсем другие чувства. Там, подняв голову к небу, он наблюдал, как огромные камни несутся прямо на него, но в последний миг неведомая сила останавливает их и отталкивает прочь.
-- Неведомая могущественная сила, -- будто читая его мысли, продолжал Тандри. -- Наука, победившая природу, космос. Именно это мы видим на небоскребе. Каждый по отдельности мы трясемся, зная, что метеорит с легкостью расплющит нас по земле, но вместе мы смогли создать защиту против него и спастись. Она невидима, чтобы мы видели солнце, -- он хрипло хохотнул. -- Стоя на небоскребе и слушая учителя, в очередной раз говорившего о превосходстве науки, я понял, что купол прозрачен именно для этого мгновения, чтобы быть символом науки, невидимой глазу, но сильной, непобедимой. Ради этого жители Норзура поднимаются на небоскребы и задирают головы, когда небо начинает плеваться камнями.
Тандри подошел вплотную к куполу, оперся на него ладонями, затем прислонился лицом.
-- Но тут мы видим природу во всей ее красе, во всей ее мощи. Может, мы и смогли прикрыться от нее щитом, да только какой в этом толк? Смотрите на этого зверя, дикого и необузданного. Ведь мы действительно не способны его приручить, только спрятаться, -- Тандри снова рассмеялся. -- Но разве это жизнь? Когда я впервые оказался здесь и увидел метеоритный дождь по-настоящему, во мне что-то шелохнулось, что я не смог тогда объяснить. Я захотел, чтобы этого проклятого барьера не было. Я захотел выйти навстречу этому зверю и сразиться, а не прятаться за стеной.
-- И погибнуть? -- спросил Гриммюрграс. Он думал, что в его голосе прозвучит скепсис, он даже хотел этого, но не вышло. Он тоже видел перед собой зверя, и что-то внутри отзывалось на его вой.
-- Возможно, -- согласился Тандри. -- Но есть вещи, которые стоят того, чтобы рискнуть. После этого ничего не будет? Как знать. Тем более, я не уверен, что и до этого что-то на самом деле было.
Гриммюрграс посмотрел на Тандри, который, как оказалось, уже рассматривал лицо своего спутника. Его взгляд был не просто серьезен, в нем читалось намерение.
-- Я пытался узнать, чувствовал ли кто когда-нибудь что-то подобное, но так и не нашел никого, -- Тандри немного помолчал, все еще упираясь ладонями в барьер, будто действительно пытался продавить его. -- Но никто, кажется, не слышал, как этот зверь зовет. Он хочет сразиться не меньше моего, и я не думаю, что он уверен в своей победе. У меня есть шанс, небольшой, пожалуй, но есть. Хотя не это важно. Кто победит? Кто останется жив? Речь не о том. Речь о самой схватке. -- Он снова замолк, не отводя взгляда от глаз Гриммюрграса, явно рассчитывая прочитать там ответ. Но не смог или же захотел получить подтверждение: -- Вы ведь слышите? Как она зовет.
Стихия -- дикая кошка -- ходила туда-сюда вдоль барьера и нетерпеливо била по нему хвостом. Гриммюрграс бросил на нее взгляд и заметил, что левая его рука так же, как и рука Тандри, пытается продавить невидимую скорлупу, неуместную преграду, а правая сжата в кулак. Слышит ли он зов? Гриммюрграс улыбнулся и вновь повернулся к Тандри, чтобы дать ответ на этот вопрос.
Не успел: неожиданно Тандри оказался достаточно близко, чтобы поцеловать его.
Глава 3
Мужчины добывали пищу и охраняли хэимели, женщины готовили добычу и ухаживали за детьми и мужчинами. Так было всегда. Если бы женщины не продолжали род, а мужчины не защищали его, хэимели давно бы опустел. Поэтому все следовали старому правилу и не видели жизнь другой.
Но случались и исключения. Их называли Отмеченными Ваитюрами.
Если женщина не могла родить мужчине ребенка, она переставала являться его женой. Отныне она воспитывала детей, оставшихся без матери, как своих, и ухаживала за стариками. Ваитюры избирали ее для этого, отмечая знаком собственного бесплодия, и потому женщина не слышала в свой адрес оскорблений и насмешек, а чувствовала уважение. Но если женщина не могла полюбить чужих детей словно собственных, она уходила в степь, чтобы просить Ваитюров забрать ее к себе. Отдать себя полностью во служение Ваитюрам представлялось каждому в хэимели высшим счастьем. Но лишь редкий удостаивался столь высокой чести -- кого-то Ваитюры не принимали в свои миры и возвращали домой.
Если же оказывалось, что вина бездетности лежит на мужчине, то уже на его лбу читался знак Отмеченного. Зверь рождает зверя, и только человек, способный продлить свой род, является достойным выйти против зверя. Если же Ваитюры лишали мужчину такой возможности, он отправлялся в степь, не имея с собой никакого оружия. Он должен был встретиться с Ваитюрами и узнать, какую роль те для него выбрали: он либо уйдет вслед за ними, либо вернется с добычей. Победить зверя голыми руками могли лишь Отмеченные, и уважение к ним возрастало. Не сумевшие продлить род, они сеяли семя знания в чужих детях -- становились учителями охотников.
Но не все в хэимели могли выходить в степь, некоторых тянуло в море. Рыба -- не зверь, рыба скользка и хитра и просит такого же противника, для которого ум и ловкость превыше силы. Рыба не так опасна, как зверь, но море забирает свою жертву чаще, чем степь. Отдавшиеся зову моря не были Отмеченными: они так же добывали пищу, пусть и в другом месте.
Отмеченными являлись и мужчины, предпочитавшие продолжению рода любовь другого мужчины. Поняв волю Ваитюров, они дожидались сумрачного дня, когда разум каждого в хэимели охватывало предчувствие близости могущественного, великого и опасного, садились вдвоем в одну лодку и выходили в море. Ваитюры забирали Отмеченных себе или же награждали их пониманием моря, возвращая в хэимели с уловом. И тогда никто не смотрел уже на них косо, а они сами становились наставниками рыболовов.
Охотник не был Отмеченным, но не жалел об этом, хотя, как и остальные, полагал службу Ваитюрам высшей ценностью его жизни. Но Ваитюры решили, что его служба заключается в охране хэимели и передаче знаний через поколения, и этого было достаточно. Тем более что у него была Кожа Змеи.
Когда-то она назвалась Птичьей Трелью, но не смогла следовать этому пути. Когда Птичью Трель в супруги выбрал мужчина, она посмотрела в его глаза и отвернулась. А потом ушла в степь.
Среди женщин встречались те, кого особенно полюбили Ваитюры и подмешали в их кровь огненную отвагу и лихой ветер свободолюбия. Такие женщины не могли стать женами, растить детей и ухаживать за мужьями, они хотели охранять хэимели наравне с мужчинами. Они были Отмеченными Ваитюрами.
Если женщина не соглашалась продлевать род и отдавать себя этому занятию, она брала копье, или каменный нож, или дротики и отправлялась в степь. Женщинам разрешалось встретиться со зверем вооруженной, поскольку они никогда не учились охоте. Впрочем, крупной добычи от женщин не ждали: им было достаточно принести пойманную в силок птицу или даже связку степных мышей, шкурки которых ценились больше, чем мясо, и после этого Отмеченные начинали учиться охоте вместе с мальчиками, а затем выходили в степь рядом с мужчинами. Дни, когда среди охотников шла женщина, считались самыми удачными.
Птичья Трель тоже ушла в степь, и Охотник, знавший ее с детства, этому не удивился. Он был уверен, что давно заметил на ее лбу Отметку, хотя и понимал, что надумывает теперь: он не мог видеть Отметок, однако догадывался, что Птичья Трель -- не простая девушка. Он уважал ее и, провожая взглядом, просил у Ваитюров лучшую для нее участь.