Дальше пошли почему-то молча, видимо, мозги уже пресытились размышлениями и крутились сами по себе. День начинал клониться к вечеру и местная селянка уже прыгала от радости и показывала всем знакомые места, когда впереди показался дым.
Такой дым мог произвести только хороший пожар или большая куча сжигаемого весной мусора, так что на всякий случай все пошли быстрее. Прекратился смех в предчувствии чего-то нехорошего.
Мишка взлетел повыше и понял, что же произошло, гораздо раньше других. Характерные фигуры хассанов, их луки, горящий дом и одинокая фигура селянина, закрывавшая его телом, напомнили ему кадры кино про фашистов.
Не теряя зря времени, он погнал своего летучего коня вперед и, приблизившись на доступное для колдовства расстояние, сразу начал упаковывать вражьих воинов привычными уже движениями, а потом спустился к мужику и увидел то, что сначала скрыла высокая зелень.
Не дом защищал селянин. Пылающее строение уже было обречено. Он закрывал маленькое тело в грязно-белой рубахе, из которого страшно торчала несуразно большая стрела.
Селянин увидел Мишку только потому, что его появление с неба и одежда казались сверхестественными, может быть, он решил, что это сам Сияющий спустился, чтобы воскресить его сына, но такого чуда Мишка сотворить не мог. Он взял селянина за руку и подвёл к кучке хассанов, которые пытались выбраться из непонятного прозрачного плена, и только спросил: "Кто?", хотя и сам теперь увидел одного из завоевателей, ещё державшего лук наизготовку, у остальных они были за спиной.
И когда вялая рука мужика показала, убийца начал хватать ртом воздух, не в силах даже шевельнуться, потому что теперь плотный слой залил его как муху в смоле. Подбежавший отряд увидел выпученные глаза мёртвого уже хассана и мужика, который бил его, вот только не попадал по морде с выпученными глазами, здоровые крестьянские кулаки молотили по невидимой преграде, разбивая свои суставы.
Остальные хассаны стояли на коленях, поняв, что сила, с которой они встретились не поддастся их лукам и ножам. Пашка, единственный зритель, оставшийся трезвым на этой страшной сцене, собирал оружие, которое они добровольно поднимали кверху, а женщины кинулись к мальчику, хотя и видели, что помощь ему уже не нужна.
Потом селянка подошла к мужику и стала что-то говорить, видимо, хорошо зная его, гладить по плечам и голове, пока окровавленные кулаки не повисли безвольно, и потихоньку увела в сторону от страшного места. Селение начало заполняться непонятно откуда появившимися иритами, выползавшими из своих укрытий. Увидев, что опасности больше нет, они бросились тушить никому не нужный теперь остов сгоревшего дома, печально голося в стороне.
К воинам подошел скадр, голова селения, удрученный случившимся, но ещё более удивившийся невиданной команде, скрутившей хорошо вооруженный отряд за несколько вздохов. Много печалей ложилось на его седую голову из-за вмешательства гостей и теперь надо было срочно решать, что делать с незванными союзниками, которые завтра уйдут, оставив его наедине с одной и той же бедой, приходящей внезапно.
После пропажи молодой селянки, он решил, что боги взяли своё и оставят в покое маленькое мирное селение. Не оставили. Он видел, что выстрел был случайным. Хассан хотел только напугать мужика и не заметил, что за ним стоит ребёнок.
Кровь взята чужеземцами за кровь, по справедливости, но здесь, в долине этот закон не очень-то действовал и если грабителей сейчас отпустить, то они вряд ли будут вспоминать законы, а скорее всего уже через несколько дней приведут силу помощнее.
Мишка с неприязнью смотрел на мучения взрослого мужика, метавшегося в своих сомнениях и явно не радовавшегося даже возвращению девушки. Если бы не разговор по дороге, он давно бы сорвался на грубость, но сейчас пытался понять глубину противоречий, терзавших старика и хоть как то понять его.
В стороне о всех рыдал совершенно потерянный отец мальчика, у которого, оказывается, в прошлый набег увели жену, поэтому некому было спрятать мальца и они вдруг оказались крайними и отец, защищая малыша, сам же и спровоцировал роковой выстрел.
Рядом, наоборот, радостно, обнимали селянку, "Хоть кому-то — радость" — подумал Мишка, а сам внимательно смотрел на подходивших и увидел то, что другие попросту не искали в толпе — метнувшийся в сторону зад. Кто ещё мог так внезапно дёргаться и с чего бы? Некому, кроме того, кто знал свою вину и думал, что она надёжно скрыта. Предатель внешне ничем не отличался от десятков пахарей, но увидев возвращённую селянку, метнулся вбок.
Два воина из отряда Мухи быстро выволокли обмякшее и вспотевшее от страха тело на общее позорище и вокруг него сразу образовалась пустота, как около заразного дурной болезнью, взгляд селянки и её плевок сразу всё объяснили и теперь к одной беде добавилась вторая.
Мишка приказал воинам обыскать и связать хассанов, вскоре кучка оружия пополнилась небольшими воровскими ножами и мешками со скарбом. Предатель так и стоял неподвижно, всем было не до него, пока жители разбирали дымящиеся остатки дома и выносили из него чудом уцелевшее барахло, а потом хоронили малыша и Мишка впервые увидел, как тело не обкладывают камнями, а закапывают в кожаном мешке.
Потом появились столы и начались готовиться поминки, к страдальцу уже льнула пришедшая селянка и дело явно складывалось, мужик был молод, силён, жизнь для него продолжалась. Оживился и скадр в понятном для него деле.
Поэтому военный совет кларонов, мэтра и скадра прошел в бодром темпе. Думать было особенно-то нечего, хассанов, пойманных на месте, надо было вести в столицу, как рабов короля, предателя — туда же на суд и казнь или в рабство. А от стола уже вкусно пахло едой и жизнь вступала в свои права, вытесняя иритские.
Скадр попробовал выразить предложение отпустить грабителей, за что Мишка хотел ему въехать в морду, но довод был простой как лом: королю не нужны рабы из соседнего государства, это чревато осложнениями, и он их просто продаст родственникам. А, значит, в скором времени надо ждать гостей. Вот этих самых, что сейчас связаны и сидят смирно, зная, что их скоро отпустят. Пускай без оружия, без вещей, но на свободу.
Мишке это положение очень не понравилось. Но принимать решение убивать безоружных он ещё не умел. К тому же, убийство около поселения в любой форме навлечёт сюда беду. А им и так уже хватит по горло.
Решение подсказал Пашка, причем, только тогда, когда скадр удалился. Убить, как гадин, сказал он. Их же оружием, чтобы запутать тех, кто будет искать или случайно найдёт трупы. А чтобы не мучила совесть, он готов драться со всеми подряд. Такое предложение смутило даже видавшее всякое мэтра Хатакра, которого совесть и так бы не мучила. Но мысль ему понравилась.
Уйти в Хассанию и там устроить честный турнир! Это здорово!
Так и решили и тихонько объявили это решение воинам, среди которых нашлось немало охотников реально отомстить врагам, за которыми они и так всю жизнь гонялись. Кровь мальчика потрясла их.
Дальше действие пошло как по писаному сценарию. У предателя не оказалось ни семьи, ни друзей и вступиться за него не захотела ни одна женщина, даже вдовы, которым пригодился бы самый завалященький мужичонка, плевали в него, проходя мимо. Поэтому суд не понадобился, мужика просто связали вместе с хассанами и теперь он на всё оставшееся время пути становился их рабом и мог вкусить участь тех, кого сам подло продавал.