– Вольно – громко отрапортовал команду командира вахтенный офицер – сигнальщики. Сигнал долой.
Сразу же выключилась мелодия «прощание славянки» на верхней палубе.
Было видно, как заскользили вниз флаги, по хорошо смазанным тросам. Раздалось двойное пиканье горна, дававшего сигнал «Отбой предыдущей команды».
С СКРа замелькал прожектор.
Гусаченко хорошо знавший азбуку Морзе читал вслух:
– Командиру Бреста. Благодарю за прощание славянки и проводы. Командир.
Командир корабля удовлетворенно улыбнулся.
Минут через десять сторожевой корабль миновал боновые ворота, обменялся сигналами с постом НИС и начал медленно таять в дымке, стоявшей над Японским морем.
Офицеры и матросы, стоявшие вдоль борта, где их застала команда «встать к борту», побежали на левый борт любоваться красотами дальневосточной природы.
– Товарищ командир, вам телеграмма ЗАС – доложил вошедший в ходовую рубку мичман Орленко.
– Давай ее сюда. Посмотрим, что плохого нам пишут еще, чтобы испортить на весь день, настроение и аппетит – приказал командир корабля, усаживаясь в свое кресло.
Старшина экспедиторов достал из портфеля, висевшего через плечо красную папку, где было написано красивыми буквами «Командир корабля» и протянул командиру корабля лист телеграммы.
Командир взял ее в руки, посмотрел на экспедитора и только потом внимательно прочитал.
Минуту молчал и просто смотрел в иллюминатор, потом нахмурился, еще раз прочитал, и только потом приказал мичману:
– Давайте-ка любезный, я распишусь за нее, а через час зайдете за ней в каюту и заберете.
Он расписался в журнале, протянутом ему экспедитором, достал из своего походного стола папку, положил в нее телеграмму и нахмурившись пошел к выходу из ходовой рубки.
Перед тяжелой дверью, он остановился и повернувшись к вахтенному офицеру приказал:
– Вызовите ко мне Гусаченко в каюту командира БЧ-4. Да не по трансляции, не надо беспокоить никого лишний раз – сказал командир, увидев, что вахтенный офицер направился к корабельной трансляции – отправьте рассыльного.
За командиром корабля захлопнулась дверь. Присутствовавшие в ходовой рубке, переглянулись.
– Орленко, что в телеграмме. Колись – спросил Гусаченко старшине команды экспедиторов.
– Товарищ капитан-лейтенант телеграмма адресована командиру корабля и вам я не имею права сказать, что в ней.
– А ты Славик не говори, что в ней, только намекни. Я все же не посторонний человек, а вахтенный офицер корабля. Ты же знаешь, что Асланбеков мой друг и как я понял, телеграмма ЗАС касается его лично.
Орленко вздохнул и тихо сказал:
– Связь у нас с КП флота не очень хорошая. Вот начальник связи флота, требует от командира навести порядок.
– Ладно, иди – махнул рукой вахтенный офицер, и вздохнув подозвал к себе рассыльного, Муравьев бегом в каюту командира БЧ-4 и передай командиру БЧ-4, что его командир корабля вызывает к себе и пусть прежде чем идти к командиру, мне на ходовой позвонит. Я жду его звонка. Понял?
– Так точно. Все понял, товарищ капитан–лейтенант. Есть передать капитан-лейтенанту Асланбекову, чтобы прежде чем идти к командиру позвонил вам – рассыльный приложил руку к темно-синему берету.
За рассыльным и старшиной команды экспедиторов со специфическим металлическим звуком хлопнула тяжелая дверь ходовой рубки, раздался звук обтягивающихся задраек. Удовлетворенный Кузьма Гусаченко пошел к «Визиру», где резвились два штурманских старшины, посмотреть порядок на полетной палубе.
Было воскресенье, и экипаж отдыхал в основном на полетной палубе. Планировались мероприятия по перетягиванию каната. Натягивались канаты боксерского ринга, укладывались маты борцовского ковра.
Мансур составил планы на понедельник, откорректировал журнал боевой подготовки и послушав немного музыку из установленного в каюте магнитофона, выключил его и отправился в каюту напротив начальника химической службы.
Он, постучав и не услышав ответа, зашел в каюту соседа. Сергей Огнинский мучал гитару с одной струной и тихо напевал:
Сергей поднял голову, посмотрел на вошедшего в каюту Мансура, а потом снова опустил глаза к гитаре, продолжил свою песню: