Мимо штаба маршировали обтрёпанные, но бодрые духом пехотинцы, катились ряды самокатчиков с карабинами через плечо; со скрежетом проехали три броневика.
Потом прошла на рысях кавбригада во главе с безногим комбригом. За комбригом ехал оркестр. Два трубача были рослые, губастые, а третий — совсем ребёнок, лет четырнадцати. Подбоченясь, он сидел на умной ласковой лошадке и трубил в начищенный до сияния горн.
…Пение горна и звяканье эскадронных бубнов проникали внутрь, в комнаты, где работали штабисты.
Начальник штаба армии, повысив голос, закончил фразу:
— …разработан товарищем Фрунзе и одобрен главкомом.
Он дотянулся до форточки, прикрыл её и заговорил снова.
— Согласно этого приказа наступление начнётся сегодня.
В комнате было много военных, среди них и начштаба 61-й дивизии.
Все они напряжённо слушали, разложив на коленях планшеты с картами, делая в блокнотах понятные им одним пометки.
— Главный удар будет нанесён на Перекопском перешейке, — продолжал начальник штаба армии. Он подошёл к стене и показал на карте. — Нашей армии приказано взять штурмом Турецкий вал и, прорвав укрепления белых, войти в Крым на плечах противника…
Начштаба 61-й дивизии, нахмурившись, провёл карандашом у себя на карте жирную линию. Это был Турецкий вал. Потом нарисовал короткую толстую стрелу, нацеленную сверху вниз. Это было направление удара. Нарисовав, он поднял голову и недовольно зашевелил усиками. Задвигались на своих местах и остальные военные: они тоже удивились, но не решались прервать начальство вопросом. А начальник штаба армии невозмутимо продолжал:
— Существует мнение, что Турецкий вал практически неприступен. Полученные нами последние данные подтверждают, — он отыскал глазами начштаба 61-й, — что оборонительные позиции белых действительно весьма надёжны. Поэтому командование решило одновременно с лобовым ударом провести обходной манёвр. Специальной ударной группе из частей нашей армии предлагается форсировать Гнилое море — Сиваш — и выйти на Литовский полуостров, с тем чтобы ударить по белым с фланга.
Он снова показал по карте, и снова в комнате зародился удивлённый шум. Кто-то спросил, не выдержав:
— А как его форсировать, Сиваш, если он непроходимый?
— Обычно Сиваш непроходим, — тем же деловитым голосом ответил начштабарм. — Но в последние дни сложилась исключительно благоприятная ситуация. Сильные северо-западные ветры отогнали воду на восток. Дно Сивашского залива частично обнажилось. Поэтому мы двинем вброд через Сиваш пехоту, кавалерию и даже артиллерию. Штурмовую колонну поведут опытные проводники из местных крестьян…
И опять комната наполнилась тихим гулом — на этот раз одобрительным.
Начштаба 61-й нарисовал на своей карте ещё одну стрелу. Была она кривая, начало брала рядом с первой, нацеленной на Турецкий вал, и загибалась далеко налево. Пройдя через Сиваш и Литовский полуостров, эта изогнутая стрела вонзалась клювом опять же в Турецкий вал, но уже не спереди, а с тыла…
…Парад кончился. Возле полевых кухонь, подкативших прямо к штабу, толпились бойцы с котелками.
С телеги раздавали газеты. Брали их охотно, но читать умели немногие: неграмотные с газетами в руках собирались вокруг грамотеев, вслух читавших новости республики.
На крыльце штаба устроился худой угрюмый мальчик в драной шинели. Он ел похлёбку из котелка. Непонятная тень упала на него, и он поднял глаза.
Перед ним красовался на коне другой мальчик — тот самый горнист, что ехал перед кавбригадой.
— Ты кто? — спросил горнист задиристо.
Худой мальчик покорно ответил:
— Я полковый сын.
Горнист хмыкнул:
— Сын… Мабуть, ты не сын, а пасынок! Шо ж твой полк тебя не оденет, не накормит?
Мальчик в шинели тихо сказал:
— Вот ведь я ем…
— А я эту пойлу сроду не кушаю, мне в любом эскадроне и сала дадут, и луку, и сахару.
Мальчик поглядел на горниста — какой он был чистенький и красивый, в сапожках со шпорами, с золотым горном на груди — и безнадёжно попросил:
— Дай в трубу подудеть.
— Ну да!.. А потом с горна сопли выбивать? В нос труби, пехота! — И он отъехал от крыльца.
Сверху, с балкона, на них молча смотрел командарм. Он вздохнул, повернулся и ушёл внутрь, в комнату.
Там продолжалось совещание.
— И в этот прорыв устремятся Первая конная и Вторая конная, — говорил начштаба армии. Когда вошёл командарм, он умолк. Все, кто был в комнате, встали.
— Какой ветер? — спросил с порога командарм.
— По-прежнему северный, скорость девять метров.