Отъедет кухня метров на сто, цепи поднимаются — и за ней! Прибавит кухня шаг, и воины следом. Никакой стрельбы! Видим, въезжает кухня в хутор, занятый немцами, бойцы за ней. Потом нам доложил Лагутин, что противник тут же сдался в плен. Построили пленных в колонну по одному — и накормили. Таким образом, без единого выстрела был взят этот хутор.
120-й стрелковой дивизией командовал полковник К. К. Джахуа, человек очень энергичный. Перед дивизией стояла задача перехватить железную дорогу Гумрак — Сталинград.
Наступление, как я говорил, в общем, шло хорошо, мы видели, как продвигаются вперед 51-я и 52-я гвардейские и 277-я дивизии, но вот почему-то 120-я не наступает.
Рокоссовский просит:
— Подтолкните 120-ю дивизию!
Вызываю по телефону Джахуа:
— Почему не наступаешь?!
— Товарищ командующий, скоро буду наступать.
Вдруг начальник штаба Певьковский говорит:
— Иван Михайлович, посмотрите, что делает 120-я дивизия!
У меня сердце екнуло. Наверное, бегут… Они находились от НП километрах в двух-трех. Местность ровная, погода ясная, и без стереотрубы видно все отлично. Взглянул и сам себе не верю — прямо из леса на боевые порядки немцев на полном ходу движется обоз! Кричу в телефон Джахуа:
— Ты что там безобразничаешь?
Рокоссовский спрашивает:
— Кого ты так кроешь?
— Посмотрите, что делает!
Рокоссовский взглянул в стереотрубу.
— Он что, пьяный? Глядите, глядите, немцы бегут! А обоз за ними!
Я опять ему кричу:
— Что ты делаешь?
— Прорыв делаю.
Когда потом Н. Н. Воронов немцев допрашивал, поинтересовался:
— Почему бежали от обоза?
Они ответили:
— А мы думали, что окружены, раз идет обоз…
Уже после войны мы служили с генералом Джахуа в Белорусском военном округе. Если дела шли не очень хорошо, я ему говорил: «Это тебе не на войне немцев обозом гнать…»
Чем ближе мы подходили к Сталинграду, тем ужаснее были картины прошедших здесь боев. На дорогах, обочинах сидели и лежали немецкие солдаты и офицеры, те, кто не мог уйти, побитые, обмороженные, брошенные…
Я думал тогда о том, насколько же слепо верили они, что Гитлер поможет им выйти из окружения. Сулил он им это каждый день, сам, конечно, отлично понимая обреченность своих войск.
За четыре дня тяжелых боев мы смогли продвинуться всего на десять — пятнадцать километров. Правда, левофланговые 298-я, 293-я стрелковые дивизии и 51-я и 52-я гвардейские стрелковые дивизии нашей армии продвигались быстрее и освободили восточную окраину важного опорного пункта Гумрак.
25 января войска армии полностью освободили Гумрак, перерезав железнодорожную линию Гумрак — Сталинград.
У Гумрака оказался лагерь наших военнопленных. О том, как их содержали фашисты, не буду писать, об этом известно всему миру.
Мне было приказано всех наших бойцов, бывших военнопленных, хорошо одеть, обуть, подлечить, накормить, дать им отдых на десять — пятнадцать дней и затем отправить в тыл.
Я побеседовал с этими воинами и убедился, что настроенно у людей такое, что готовы они в любую минуту идти драться с фашистами насмерть, чтобы отомстить за все унижения и муки, за гибель своих товарищей. Рвутся в бой люди! Можно было их понять.
Поскольку передо мной стояла очень сложная и ответственная задача по расчленению группировки противника, я отобрал из бывших военнопленных около восьми тысяч человек, сформировал из них восемь батальонов, вооружил и отправил в дивизии. Поступил я, наверное, не очень правильно, но были у меня, казалось, для этого основания.
Дня через два звонит К. К. Рокоссовский:
— Иван Михайлович, вы военнопленных в тыл отправили?
— Нет, они у меня хорошо воюют…
Тут я выговор и получил…
Воевали эти люди отлично, и я как-то осмелился пошутить при Рокоссовском:
— Товарищ командующий, нет ли у вас еще наших военнопленных, я б за них согласился еще два выговора принять…
Многих из бывших военнопленных мы представили к правительственным наградам, провоевали они в нашей армии до конца войны…
Шли последние дни Сталинградской битвы.
В ночь на 26 января К. К. Рокоссовский приказал войскам 21-й армии прорваться в район Мамаева кургана и завершить расчленение остатков окруженных немецко-фашистских войск.
Непрерывно нарастающие удары советских войск значительно деморализовали противника. Высшее командование окруженной армии отлично понимало безнадежность и бессмысленность дальнейшего сопротивления. Об этом убедительно свидетельствует донесение командующего генерал-полковника Паулюса Гитлеру 24 января 1943 года: