Итак, мы приступили к строительству своих оборонительных рубежей. Траншеи и ходы сообщения рыли глубокие — один метр семьдесят сантиметров, копали, строили блиндажи и укрытия, готовили позиции для огневых средств. Работы было много. Армия занимала шестьдесят четыре километра по фронту, и по всему фронту можно было ожидать наступления: болот и лесов, так называемых пассивных участков, неудобных для наступления, здесь не имелось.
Надо сказать, что в течение всей войны с гитлеровской Германией там, где воевала наша армия, не было пассивных участков. Кроме всего прочего, это заставляло создавать серьезные армейские, корпусные и дивизионные резервы.
Оборона — тяжелый и очень сложный вид боя. Оборонительные боевые действия протекают в трудных, подчас невыгодных для обороняющихся войск условиях. Противник всегда сосредоточивает превосходящие силы и средства на главных направлениях. Это превосходство иногда достигает трех-, пятикратного размера. Поэтому каждому обороняющемуся воину приходится вести борьбу не один на один, а одному против трех или пяти врагов.
Войска работали день и ночь. Причем особая сложность состояла в том, что на первых позициях бойцы копали в целях маскировки только в ночное время.
В разгар оборонительных работ произошло знаменательное для нас событие. 22 апреля 1943 года за героические подвиги и отличные боевые действия по окружению и разгрому немецко-фашистских войск под Сталинградом 21-я армия была преобразована в 6-ю гвардейскую армию.
Казалось бы, с марта до 1 июля накопано было много, но известно, что у работ на оборонительных рубежах начало есть, а конца не бывает.
Когда уже в конце июня мне позвонил командующий фронтом Н. Ф. Ватутин и спросил: «Ну как, закончили работу?» — я мог только ответить: «Конца-краю нет, роем, как кроты, день и ночь…»
В самом деле, то дорогу надо еще проложить, то еще где-то мин наставить, противотанковых препятствий…
Противотанковая оборона строилась и в глубину с учетом взаимодействия противотанковых средств с авиацией, танков с пехотой, артиллерией. Все артиллеристы, находящиеся на переднем крае обороны и в глубине, знали каждый метр наших противотанковых районов. Широко практиковались занятия на ящиках с песком, в ходе которых офицеры изучали многочисленные варианты возможных действий противника.
На специально подготовленных полигонах мы обучали личный состав борьбе с танками. Это вселяло в каждого воина уверенность, что если не с первого, то со второго выстрела вражеский танк будет поражен. Такая подготовка хорошо оправдала себя в последующем. Если посадить необстрелянного воина в траншею и пустить на него танк, даже не ведущий огонь из пушки и пулемета, редко кто из новичков может это выдержать. Поэтому мы не раз делала «обкатки»: учили бойцов подпускать танк на десять — пятнадцать метров и кидать в него учебную гранату, лотом укрываться на дне окопа и пропускать танк «через себя», быстро подниматься и поражать его с кормы. Это требует большой ловкости.
Чтобы победить в подразделениях танкобоязнь, мы часто делали и так: каждая рота выделяла рядового, которого сажали в танк, чтобы он сам убедился — мелкая цель оттуда не видна. Боец ехал, смотрел в смотровую щель, действительно, ничего не видно — земля да небо, стрелок и бьет оттуда, как в белый свет.
Мы рассчитывали на то, что немцы пустят много авиации, и неплохо подготовили противовоздушную оборону. Не одна сотня убежищ от бомбежки и артобстрела, дзотов для пулеметов, для противотанковой артиллерии, сотни километров траншей были отрыты единственными тогда орудиями — киркой, лопатой и ломом. Траншеекопателей тогда мы не знали.
Вначале в частях было много недовольных: зачем, мол, столько рыть?! Даже кто-то в Москву жалобу на меня написал: мол, чересчур утомляет людей земляными работами. Но я был непреклонен и попросил наши политорганы лучше разъяснить солдатам важность этих работ: чтобы сохранить людей от обстрела и бомбежек, надо было зарываться в землю.
Противник это тоже отлично понимал и сам залезал в землю — у него также день и ночь шли земляные работы, поскольку мы ждали, что враг первым перейдет в наступление, а он предполагал, что начнем мы.
Как позже стало известно, Ставка Верховного Главнокомандования решала тогда вопрос о том, должны ли мы наступать первыми. Наш командующий фронтом И. Ф. Ватутин предлагал И. В. Сталину провести упреждающее наступление, поскольку сил к тому времени у Воронежского фронта было значительно больше, чем у противника. Я, как командарм, имел предварительное ориентирование на наступление, поэтому готовил войска не только для обороны.