Генерал Турбин сказал:
— Что ж! Хуже для него, лучше для нас, если он спит. Конечно, будь ему известно, что мы сегодня перейдем в наступление, он сейчас дал бы нам жару, как мы ему пятого июля!
— Ну как, бог войны твой готов? — спросил я Турбина.
— Мой бог, как всегда, готов. Ждет сигнала.
Начальник инженерных войск генерал Кулинич доложил:
— В своих минных полях проходы проделаны. На минных полях противника начнем делать проходы в период артподготовки.
Да, кажется, положение складывалось, как под Сталинградом, когда мы смогли скрытно собрать войска на небольшом плацдарме под Клетской. Надо ли говорить, что настроение у нас было хорошее!
После этого разговора я хотел доложить командующему фронтом Н. Ф. Ватутину о том, что войска армии готовы для наступления, и только хотел взять трубку, зазвонил ВЧ. Я думал, что это вызывает меня начальник штаба В. А. Пеньковский, который в это время находился на КП, но услышал спокойный голос командующего фронтом:
— Ну как, гвардия, готовы к разгрому врага?
— Армия для выполнения поставленной задачи готова, и люди накормлены горячей пищей.
Н. Ф. Ватутин сказал:
— Это очень хорошо, что накормили горячей пищей. А как противник? Не чувствует, что ему готовим? Не вел он разведку перед вашей армией сегодня ночью?
— Таких данных нет.
— Ну что ж, Иван Михайлович, времени остается до пяти пятнадцать минут. Прошу вас поставить часы по моим и сверьте у себя в армии. Желаю успеха.
После этого разговора я позвонил В. А. Пеньковскому.
— Как у вас дела?
— По линии штабов все проверено. Все готово.
Информировал его о разговоре с Ватутиным, сверили часы, пожелали друг другу успеха.
Как же долго тянутся последние минуты перед наступлением! Стоим, поглядываем на часы, кажется, стрелки остановились! Но вот остается четыре, три, две, одна минута…
5.00! Взвились ракеты, и в ту же секунду — зарево над пятнадцатью километрами фронта и вслед гул разрывов. Разлетаются артиллерийские позиции противника, командные пункты, разрушается передний край главной полосы! Уже полчаса, час, два бьет и бьет наша артиллерия, а артиллерия противника молчит! Значит, действительно не знали они о нашем наступлении.
Хлестали мы их огнем до 7 часов 45 минут, то есть почти три часа. Затем за танками пошли четыре дивизии нашей пехоты. Им надо было успеть, прижимаясь к танкам, пробежать эти 10–12 километров за час.
Дружно пошли! По опыту я знал, если прошли первую и вторую траншеи — все! Можно считать — успех. Если перед первой траншеей залегли — плохо, надо заново бить противника артиллерией.
Хорошо идут! Видно было, что после занятий молодые бойцы перестали бояться разрывов своей артиллерии. Так хорошо шли, что я стал опасаться, как бы не побили своих.
— Не пора ли снимать огонь? — спросил я у генерала Турбина.
— Нет, я знаю когда. Каждому командиру указано, до какого места ему безопасно дойти, кому до камня, кому до дерева… Посмотрите, посмотрите, как идут, будто на учении!
Удар наших войск был настолько мощным и согласованным, противник был так ошеломлен им, что не смог организовать отпора. Уже через три часа с начала нашего наступления первый эшелон армии прорвал всю главную полосу обороны противника.
Сравним темпы наступления противника 5 июля с нашими 3 августа. Мы прорвали главную полосу обороны за три часа на глубину 10–12 километров и по фронту 10–12 километров, а противник 5 июля прорвал нашу главную полосу обороны только на отдельных направлениях и углубился не более 8–10 километров за целый день.
…В образовавшуюся брешь пошли передовые танковые бригады 1-й танковой армии. Вслед за ними двинулись главные силы 6-й гвардейской армии, еще более усилив темп наступления.
Ободренный успехом, я принял решение расширить фронт в правую сторону более чем на пятнадцать километров, но, к сожалению, сделал это неудачно. То есть когда еще не была прорвана вся главная полоса обороны, я приказал командиру 22-го гвардейского корпуса генералу Ибянскому ввести из-за правого фланга 71-й гвардейской дивизии 90-ю и ударить по противнику в общем направлении Зыбино, Хотомыжск. Но к сожалению, расширить прорыв не удалось. Пришлось приказать командиру 90-й гвардейской дивизии прикрыться одним полком, а остальными силами во взаимодействии с 71-й гвардейской дивизией продолжать наступать.
Только после того как мы захватили пленного офицера штаба 332-й пехотной дивизии, я узнал причину своей ошибки. На допросе, который вел я лично, пленный майор показал на карте, где у них находилась промежуточная позиция с основной группировкой артиллерии. Я этого не знал! На эту группировку и наткнулась дивизия.