На душе у нас стало легче, я позвонил Н. Ф. Ватутину, доложил ему с радостью об этом событии. Он сказал мне:
— Ну, наконец-то вы с Жадовым и Катуковым разделались с этой Томаровкой. Три командарма с селом три дня и три ночи дрались…
Не в порядке оправдания я доложил:
— В селе Томаровка противник очень долго готовился к круговой обороне…
— Я это знаю, понимаю вас. От имени Военного совета Воронежского фронта и лично от себя объявляю благодарность войскам, участвовавшим в освобождении Томаровки. Отличившимся немедленно вручите правительственные награды.
Это было сделано, хотя надо сказать, что в условиях уличного боя трудно выявить подвиги отдельных воинов и подразделений. Я убежден, что десятки наших гвардейцев совершили в Томаровке такие подвиги, которые достойны присвоения им звания Героя Советского Союза, но не попались они на глаза начальству по причинам, о которых я говорил выше.
У нас был очень смелый и расторопный политсостав. Газетчики, как говорится, в любую щель пролезали во время боя, все замечали. А вот в боях под Томаровкой наград было меньше, чем обычно. Да! В поле каждый боец на виду, а в городе или в лесу не видно, как ни старайся.
После освобождения села Томаровки войска 6-й гвардейской армии, ломая на своем пути сопротивление противника, быстро продвигались вперед. 51-я и 71-я гвардейские стрелковые дивизии во взаимодействии с частями 1-й танковой армии завязали бои за село Мощеное — один из опорных пунктов томаровского узла сопротивления противника. Попытка с ходу овладеть селом Мощеное не удалась. Осложняло дело то, что село это стоит на возвышенности, а перед ним в полосе наступления наших войск река Ворскла.
Мы знали, что село Мощеное — крепкий опорный пункт, и, раз с ходу взять его не удалось, надо было хорошо подготовиться к штурму. Как всегда, с небольшой группой командующих различными родами войск и служб мы решили уточнить обстановку на месте. На этот раз отправились на НП командира 71-й гвардейской дивизии генерала И. П. Сивакова. Там уточнили обстановку и решили под прикрытием артиллерийского огня разведать броды, подготовить танки с десантом и форсировать водную преграду. Решили в первую очередь для прохода вброд выделить танковую роту капитана Ситникова и стрелковую роту капитана Крючкова.
Танковая рота с десантом в период артподготовки преодолела реку, обошла село по лесной чаще и вышла к минометной батарее, которая в это время вела огонь по переправам наших войск. Танкисты и стрелки уничтожили батарею, а затем ударили с юга по тылу противника. Он почувствовал, что его хотят окружить, и начал отходить.
НП командира 71-й гвардейской стрелковой дивизии И. П. Сивакова, где мы в это время были, находился от места боя в двух километрах.
Мы слышали, как в селе разыгрывается бой: строчили пулеметы, автоматы, ухали пушки. Оркестр этот был хорошо нам знаком. Но вдруг в привычное громыханье вплелись какие-то странные звуки. Сначала мы не поняли, в чем дело, а потом разобрались. Все явственнее и явственнее слышался колокольный звон, причем это было не просто гуденье колокола, а кто-то умелой рукой выводил радостную мелодию, которую то и дело забивали артиллерийские взрывы, но она пробивалась сквозь них, звучала снова и снова.
Генерал Турбин прислушался.
— Вот здорово тарабанит! Неужели кто-то из наших гвардейцев был звонарем?
Все мы были уверены, что именно боец залез на колокольню.
Призывные звуки колоколов слышались все яснее, настойчивее…
Генерал Турбин не выдержал:
— Товарищ командующий! Слышите, бой удаляется! Поедем в село, узнаем, кто же это звонил в самый разгар боя?
Поехали. Когда приблизились к селу, перезвона колоколов не стало слышно, зато мы увидели непривычную картину: вся площадь полна народу. Обычно, когда мы входили в село, оно было пустым. Жители прятались по подвалам, балкам, оврагам, лесам. А тут народ! Кинулись к нам. Сколько радости, сколько слез…
Я приказал адъютанту разыскать звонаря. Минут через десять подводят ко мне старика лет шестидесяти. Снял он передо мной свой рваный картузишко, поклонился низко и сказал, переминаясь с ноги на ногу:
— Это я звонил… — сказал как-то боязливо, хотя я видел, старался он улыбаться.
— Что же это вы, дорогой? Идет бой в селе, немцы еще вокруг церкви бегают, а вы радость вызваниваете, народ оповещаете? Фашисты могли вас застрелить, или наша шальная пуля свалить…
— Пули я не боюсь, — ответил он, — пусть бы свалила, но я все-таки успел бы оповестить своих сограждан о великой радости, созвать их.