По меркам Петербурга будущего, этот город мне казался крайне маленьким, да ещё вокруг сплошные службы. Вот и не пришлось долго идти, чтобы прибыть в Тайную канцелярию.
— Отчего так долго? — человек в неприметном платье принялся меня отчитывать.
— Сударь, потрудитесь быть вежливым к капитану гвардии ея величества, — вынуждено отвечал я.
Вынуждено, потому как ни с кем не хотел ссориться, тем более с представителем Тайной канцелярии. Между тем, даже если лень, даже если не хочется, вопреки тому, какие последствия меня ожидают, и если люди даже знали прежнего Норова, я должен пресекать любые попытки будь как поставить под сомнение мою честь и достоинство.
— Норов? Вы чего? — удивлённо спрашивал Шимохин.
— Нынче, господин Шимохин, ужо гвардии капитан Норов, — шепнул, вроде бы так, чтобы я не слышал, Кашин сотруднику Тайной канцелярии.
Некоторых, может быть, и большинство служащих этого ведомства я заочно уже знал. Кашин с упоением рассказывал многочисленные истории, связанные со службой. Естественно, я его никогда не останавливал и был верным слушателем, мотая на ус то, что мне нужно было для социализации в этом мире.
Так, к примеру, из рассказов сержанта я узнал, что в Тайной канцелярии работает всего лишь горстка людей. Явно меньше двадцати. В Московском отделении так и вовсе три или четыре человека.
Казалось бы, что могут сделать эти малочисленные сотрудники? Но делали не только они. Каждодневным силовым прикрытием для Тайной канцелярии служили гвардейцы. Не проходило и дня, чтобы не было наряда на службу в Тайной канцелярии. И чаще всего эти наряды приходили в Измайловский полк. Как и сегодня.
Так что хватает и одного канцеляриста, чтобы, к примеру, кого-то арестовать.
— Господин Шимохин, что у нас на сегодня? — спросил я, ввергая сотрудника Тайной канцелярии в задумчивость.
Наверняка и слова я использую не совсем те, которые от меня ожидаются, и манера поведения не соответствует той, к которой канцелярист привык. Это те люди, которые меня окружают, уже как-то привыкли ко мне. Как я пару раз подслушал, подчинённые мне солдаты даже рады были изменениям, произошедшим со мной.
Мы направлялись теперь с Шимохиным в один из трактиров, наверное, и вовсе первое подобное питейное заведение в Санкт-Петербурге. Когда-то по приказу Петра Великого здесь, на Адмиралтейском острове, трактирщик Милле и основал любимый трактир первого русского императора. От того трактира, где я был на постое, этот находился невдалеке.
Остановившись у входа, Шимохин решил дать инструкции да рассказать, зачем мы здесь вовсе находимся.
— Помощник хозяина трактира вчера монету о стол бил, с ликом матушки императрицы. Его потребно скрутить, связать и доставить в Тайную канцелярию для дознания, — с видом превеликого начальника проговорил Иван Никодимович Шимохин.
Это выглядело даже несколько смешно. Лысоватый, низенький, с изрядным животом, Шимохин и так имел вид комедийного персонажа. А когда он ещё пытался важничать — так и вовсе мне приходилось сдерживаться, чтобы не засмеяться в голос.
Признаться, такая работа мне не очень нравилась. Понимаю всю абсурдность обвинения, что какой-то дурак по пьяни мог лупить монетой о стол, может быть, при этом требуя выпивки. И кто-то же пришёл в Тайную канцелярию, дабы провозгласить заветные два слова — «Слово и дело», предполагающие, что пришедший стукач знает что-то, что является делом государственной важности. Учитывая то, что вся система самодержавного правления укладывается в фразу, сказанную французским королём: «Государство — это я», — то любая крамола в сторону императрицы и есть дело государственной важности.
— Тайники! — заорали в трактире, как только мы переступили порог питейного заведения.
— Лови их! — заорал тогда и Шимохин, но отчего-то не побежал хватать хоть кого-нибудь.
Вот для этих дел и нужны были мы.
— Ваше высокоблагородие? — вопрошал ко мне Кашин.
— Ловите! Чего уж тут, коли надо! — несколько обречённо сказал я.
И началась катавасия, достойная ещё чёрно-белых кинокомедий, где людей веселили погромами и нелепыми драками.
Ну не к лицу мне, гвардии капитану, бегать за людишками! Так что некоторое время я стоял и только наслаждался, будто бы находился в кинотеатре или смотрел спектакль.
— Бах! — подняв пистолет кверху, я выстрелил в потолок. — Всем стоять! Кто дёрнется — стреляю!.