Крошечная провинциальная школа всячески старалась угнаться за уровнем образования крупных городских, поэтому и нагрузка оказалась в разы выше: с первых же дней на голову Хейли свалились горы домашних заданий, совмещать которые с хобби, отношениями с парнем и работой в закусочной по выходным казалось почти непосильной задачей, но девушка стойко справлялась. Если это можно было так назвать – учёба и раньше давалась ей непросто; вот и сейчас за целый месяц она не принесла домой ни одной пятёрки по основным предметам, всё время барахтаясь где-то между “очень плохо” и “удовлетворительно”.
Бабушка не настаивала на её работе официанткой, но Хейли уже понимала, что это, в первую очередь, необходимо ей самой. Она считала себя уже достаточно взрослой для того, чтобы самой зарабатывать деньги на карманные расходы, к тому же прекрасно видела, какой усталой Анабет каждый вечер возвращается домой. К её удивлению, за четыре недели её смены ни разу не совпали со сменами Трины, и Хейли гадала, совпадение это, или бабушка намеренно не сталкивает их лбами, что, само собой, было более чем подозрительно. Но вопросов девушка не задавала – такой расклад её более чем устраивал. Без присутствия Трины работа давалась ей легко и непринуждённо.
Несмотря на то, что с того самого дня Хейли больше ни разу не замечала свою мать в обществе шерифа Стэнфилда, Луиза заметно переменилась – и не в лучшую для девушки сторону. Ей будто снова вздумалось поиграть в дочки-матери, и почти каждое утро она норовила указать дочери, как одеваться, чтобы не прослыть “пацанкой” и “безвкусной деревенщиной”, а каждый вечер пыталась проверить оценки и пожурить за низкую успеваемость. Анабет же держалась в почтительном отдалении, лишь изредка интересуясь академическими успехами внучки и раздосадовано вздыхая каждый раз, когда та честно сообщала, что порадовать особенно нечем. Всё складывалось ровно наоборот тому, что думала себе Хейли, только переехав в этот город: строгая бабушка внезапно поменялась ролями с безразличной мамой.
Аарон был рядом так часто, насколько то позволяло время. Хейли витала в розовых облаках первых сильных чувств и каждый вечер, расправившись с домашкой, выбегала из дома к постоянному месту их встречи на перекрёстке вдали от окон особняка Стоунов. Он забирал её на своём коричневом пикапе, окончательно перешедшем к нему в собственность от отца, и они колесили по округе, иногда забираясь в укромные места, где останавливались до темноты, забываясь друг в друге под музыку, льющуюся из старой магнитолы. Так было до одного определённого момента.
Иногда у неё случались дни без него, например, когда Аарон наконец решил слетать в Техас к матери в госпиталь. Он пробыл там три дня, и вернулся совершенно опустошённый – за это время его так и не впустили увидеться с миссис Саммерс лично, ссылаясь на её тяжёлое состояние. Он успел изрядно поднадоесть медицинскому персоналу, не желая покидать больничный коридор, и то и дело наблюдал за спящей без сил Джеки в окошко двери, ведущей в её палату. Он писал ей записки, и любезные сёстры не без уговоров, но соглашались передавать их женщине, а Аарону оставалось лишь смотреть сквозь мутное стекло, как мама их читает. Химия не пощадила её, как и многих других: роскошных густых волос цвета вороного крыла на её голове совсем не осталось, а медно-коричневая кожа приобрела бледный землистый оттенок. Даже чтение давалось ей с трудом, но она улыбалась, получая его послания и зная, что сын рядом.
Хейли в это время посвящала себя картине. Она работала над ней в гараже, куда никто не заходил, дабы часами не выветривать комнату от едкого запаха растворителя для красок. Картина заняла у неё куда больше времени, чем она ожидала, потому что чувство, что у неё нет права на ошибку, мешало ей расслабиться и отдаться процессу. Всё должно было быть безупречно – так она сама решила в своей голове. Эта картина была материальным символом их с Аароном любви. В перерывах между рисованием Хейли забиралась на крышу гаража, которую внезапно облюбовала, и играла там на своей укулеле, тихонько напевая в такт, чем раздражала Луизу, которой всё время было душно, но из-за “этого нытья под бренчание её маленькой гитары она не могла нормально открыть окна в гостиной”.