— Верно, — согласился продавец. — Вот самые лучшие певцы, лимонные канарейки. Мы их совсем недавно получили, и смотрите, только три осталось. Смешно сказать, но в последнее время людям нравится, когда у них в доме звучит веселое пение. По правде говоря, вовсе и не смешно.
— То, что нам нужно! — воскликнул Руди. — Песня в доме! Анна, ты гений. Сколько она стоит?
Канарейки оказались дорогими. Руди приуныл, но Анна дернула его за рукав и начала умоляюще:
— Слушай, давай я заплачу половину. У меня есть деньги. Я уже давно коплю.
— Но не на канарейку же? На что ты копишь?
Щенок, которого девочка целый месяц считала своим, перекувырнулся через голову и сел, свесив розовый язычок. Она назвала его, шотландского терьера, Мак-Нейр.
Но Анна в ту сторону даже головы не повернула — вдруг Руди догадается.
— Все равно передумала, решила, что теперь ни к чему. Я, правда, совсем большая, мне не до таких глупостей. Честное-пречестное, ужасно хочется заплатить половину!
— Не надо бы мне брать твоих денег, я тоже накопил порядочно, но хотел отдать их папе до того… Хорошо, Анна, договорились.
Девочка чуть не спросила: "До чего?", но упустила мгновение.
Продавец пообещал держать птичку до дня рожденья.
Когда мама увидела немного нахохлившуюся канарейку, такую одинокую в новой клетке, она просто остолбенела. Обняла их обоих, Руди чуть дольше. Так и надо, Руди — всегдашний мамин любимчик, правды не скроешь, сколько мама ни отрицай, когда ее напрямую спрашивают.
— Продавец из зоомагазина сказал, что канарейки редко начинают петь прямо с первого дня, — предупредил Руди, пока мама осматривала свое новое сокровище.
Анна надеялась, продавец не ошибся и птица хоть когда-нибудь запоет. Бедная канарейка — такое несчастное, потерянное создание!
— Ничего он не понимает, этот продавец, — возразила мама, — я свою канарейку знаю.
И Клара Зольтен вдруг засвистела мягким переливчатым свистом. Анна сразу его вспомнила, хотя не слышала с тех пор, как умерла Дженни, — а ей, Анне, тогда было лет шесть, не больше.
Птичка подняла головку и прислушалась.
Остальные Зольтены затаили дыхание.
Мама ласково, убедительно повторила переливчатую трель.
И канарейка отозвалась. Сначала просто нотку-другую, но все же она запела.
— Где ты такому выучилась, мама? — восхищенно спросил Фриц.
— У птиц, — горделиво ответила мама. — Когда-то, еще девочкой, я летом часто ходила в лес и пересвистывалась с птицами. И мама моя тоже всегда пела своим птичкам. А как мы его назовем?
Все призадумались, и тут Анна быстро, почти грубо выкрикнула:
— Пусть будет Питер! Хорошее имя, правда?
— Сроду не слыхала, чтоб птиц звали Питерами, — мама внимательно разглядывала канарейку, — но, кажется, ему подходит. Честно говоря, я когда-то была влюблена в мальчика по имени Питер.
— Ты? Когда? А кто он? Почему мы никогда о нем не слышали? — посыпались со всех сторон вопросы.
— Моя первая любовь, — вздохнула мама, трагически закатила глаза и вдруг расхохоталась. — Поселился в соседнем доме, когда мне было восемь. А через год их семья переехала, и с тех пор я ничегошеньки о нем не знаю. Хотела Руди назвать Питером, да ваш отец воспротивился, и ни в какую. А для птички такое имя подойдет, не возражаешь, Эрнст?
— Если тебе нравится, я не против, — согласился папа.
Тут канарейка снова запела, издала коротенькую трель, уже без маминого приглашения.
— Похоже, договорились. Пусть будет Питер.
Анна хихикнула про себя. Щенка завести не удалось, но на прошлой неделе она узнала — мистера Мак-Нейра зовут Питер.
Глава 19
С самого начала войны у всех без исключения членов семейства Зольтенов появилась привычка: ежедневно слушать вечерние новости из Европы. И к концу апреля папины предсказания начали сбываться. Но для Анны апрель остался тем самым месяцем, когда они с Руди подарили маме канарейку.
В мае война перестала быть новостями по радио, в кинохронике или в заголовках газет — она ворвалась прямо в дом.
После маминого дня рождения и окончания весенней сессии Руди подождал только десять дней, а потом отправился на призывной пункт. Позже, вспоминая эти десять дней, девочка сообразила — брат ухитрился найти время для каждого члена семьи.
Он отправился посмотреть, как Фриц играет в баскетбол, а потом братья весь вечер сидели и разговаривали. Анна поднялась наверх и легла, но до ее закутка еще долго доносились несмолкаемые голоса. Легко было догадаться — говорил в основном Фриц.