Олаф усмехнулся.
— Неужели? — вопросил я, с такой же убедительной наивностью. — А ты повторишь это, глядя своим богам в глаза? — Я оглянулся на алтарь. — Оказывается, они приняли в себя не то угощение, брошенное им в ноги?
Маэгон на миг оцепенел, поняв, о чем я говорю.
— Вы прикасались к ним? — проговорил он немного осипшим голосом. По-моему, именно то, что к богам могли прикоснуться непосвященные, особенно его потрясло.
Я кивнул. Друид огляделся и нервно облизнул пересохшие губы.
— Тебя они, может, еще и простят, король, — выдавил он. — Но остальных…
— А при чем тут они? — отвлек я его. Олаф упер руки в бедра и приподнял бровь. Впрочем, возражать на всякий случай не стал. — И речь тут вовсе не о них. Хотя если говорить о святотатстве, то таковым мне видится как раз совершенный здесь вами обряд. Не мной это придумано. Многие поколения подобные приношения находят почти повсеместное осуждение, и я прекрасно понимаю, почему вы прячете свои деяния от посторонних глаз. Возможно, порой то один, то другой правитель поддерживает такие обряды, как Вортигерн в прошлом или Мельвас до последнего времени. Но это исключения, а не правило. Видя подобное в своем доме, не должен ли я счесть это оскорблением?
— Осуждение! — презрительно выплюнул Маэгон и в упор посмотрел мне в глаза. — После того, как нас почти уничтожили римляне? После того, как бритты стали обескровленными недочеловеками? А ведь ты можешь исправить это, Артур. Именно ты. Подумай только! Твоя власть не более чем дерево, перенесенное и врытое в песок, что может опрокинуться от малейшего ветра. Как можешь ты оправдать чаяния, что на тебя возлагают? Да никак! А их слишком много и падение оттого будет только ужасней. Да, бритты обескровленный народ. Пять столетий прошло, как боги наши оставлены, преданы и лишены пищи, а с ними и наш дух. Открой глаза и увидишь, что это так, и почему это так. Ты — дерево на песке. Но ведь в нашей власти удобрить почву, сделать ее тучной и плодородной. Поддержи нас, Артур, и станешь величайшим королем Британии за последние полтысячелетия. Мы дадим тебе власть, о которой можно только мечтать, и пусть все царства склонятся перед нами в страхе! — Глаза его разгорелись, плечи расправились и даже волосы, казалось, воспряли, стремясь образовать нимб воодушевления над его головой. — Прими наш дар, Артур!
— Зажигательно, — уважительно пробормотал Фризиан. И я был с ним полностью согласен. Маэгон был вдохновенным оратором.
— Благодарю, Маэгон, — сказал я церемонно. — Это было щедрое предложение. Но ожидать, что я могу принять его, было бы по меньшей мере странно. Нет, в ваших услугах я не нуждаюсь.
— Не можешь же ты быть таким глупцом!
— Могу. Преследовать вас за то, что вы тут уже натворили, я не стану. Так как допускаю, что пока еще моя воля не была вам в точности известна. Но наперед этого терпеть не собираюсь. Все подобные алтари в королевстве будут разрушаться как оскверненные. Саму по себе религию я не запрещаю, но запрет на принесение в жертву человеческих жизней будет объявлен во всеуслышание.
Лицо друида окаменело и гневно потемнело.
— Ты очень об этом пожалеешь, Артур! Впрочем, передумать еще не поздно.
— Поздно. Если до ночи все это не будет отсюда убрано, то будет выброшено на задний двор и там сожжено. Это мое последнее слово. И так приговор более мягок, чем вы могли бы ожидать. — Я протянул ему факел и он, помедлив, молча взял его. — Вот и все, — сказал я друзьям. — Теперь пойдемте.
— Не думай, что это оскорбление сойдет тебе с рук, — опять обрел дар речи друид. Голос его звучал мрачно, шипяще и поистине зловеще. — Вспомни об этом, когда удача от тебя отвернется. Скоро и навсегда!
— Довольно, друид, — прервал его Фризиан. — Подобные речи тоже могут не сойти так просто. С тобой ведь могли бы обойтись и по-римски, будь моя воля.
— Галахад, — мягко позвал Олаф. Фризиан кивнул и с тем мы и удалились.
«Мелкая сошка» продолжал покоиться у стены, крепко зажмурившись и делая вид, что все еще пребывает в обмороке. Выгодная позиция.
А на следующий день, когда мы с Бедвиром и Кабалом вошли к себе, пес вдруг, разрезвившись, с веселым визгом бросился в мою комнату и уткнулся носом в камин. Оттуда доносилось жалобное попискивание. Пробежавшись следом за Кабалом и с изумлением поняв, что его там так заняло, я охнул и принялся его оттаскивать, хотя он, как выяснилось, всего лишь демонстрировал свое добродушие, а потом вытащил из камина маленький комочек ужасающе мокрой после знакомства с языком дружелюбного Кабала черной шерсти. Котенок тоненько мяукнул, жмуря огромные темно-золотые глазки. Вид у него был несчастный, как у заблудившегося домовенка.