Укола я практически не почувствовал. Зато последствия… Я даже не ожидал, что они навалятся так скоро и сильно. Черная тоска, впущенная в мою кровь, начала затоплять меня мощным тяжелым приливом. Я задрожал, едва в силах сопротивляться этому потоку отчаяния, которому и объективных-то причин вполне хватало.
— Удвойте дозу, — сказала Лидина.
Сцилла замерла, кажется, удивившись.
— Сразу?
— Да. Удваивайте. Нам некогда возиться.
— Спешка может привести к амнезии, — предупредила Сцилла.
— Ничего не случится. Просто этого недостаточно.
Недостаточно? Куда уж хуже?..
Сцилла пожала плечами и быстро выполнила распоряжение. У меня потемнело в глазах. Даже если бы ничто не держало, я уже не мог бы приподняться над этой наклоненной назад спинкой кресла. Какая-то чудовищная тяжесть придавила меня к ней, не давая вздохнуть. Я слабо заметался, бессознательно пытаясь выбраться из-под этого груза, напоминающего древний могильный камень, но он стал только тяжелее.
— Ну, как вы себя чувствуете теперь? — заботливо поинтересовалась Лидина.
Я не мог ей ответить, дыша тяжело и с огромной осторожностью, чтобы не начать всхлипывать. И так из груди рвался какой-то щенячий скулеж. Больше чем в полной мере я ощутил всю свою обреченность, глубокую безнадежность.
В таком вот состоянии люди и накладывают на себя руки, если, конечно, могут. Вокруг повисло душное облако слабости, страха, смертельной тоски — хоть вешай топор. Сознание тонуло в темном омуте, все больше и больше захлебываясь. Так, наверное, чувствует себя младенец, туго завернутый в пеленки и забытый в одиночестве в темной комнате. Отчего плачет младенец с таким невыносимым надрывом? Оттого что вечность, пространство, смерть, «бука», как ни назови, холодный темный океан, из которого он только что случайно вынырнул, всегда готов проглотить его снова, а сам он не может с этим поделать ровно ничего. Вот он — кошмар «золотого детства». Безотчетный ужас, который хочется остановить во что бы то ни стало, который толкает на доверие к первому встречному, в смутной надежде на утешение и защиту. Чушь собачья!
Я попытался разозлиться, но усилие меня только доконало. Против воли из глаз горячими ручьями хлынули слезы. Ненавидя себя за это, я не мог их остановить.
— Думаю, теперь мы поймем друг друга гораздо лучше, — насмешливо-добродушно промолвила Лидина. — Вам уже не удастся юлить. Начнем с начала — с помощью «Януса» можно изменить то настоящее, которое мы знаем?
— Нет, — слабо выдавил я с закрытыми глазами.
Повисла зловещая пауза.
— Он не может в таком состоянии контролировать себя и эту чертову машину одновременно! — в отчаянии пробормотал Рафер. — Мы просто валяем дурака.
— Почему нельзя, Гелион? — угрожающе спросила Лидина. — Отвечайте!
— Ничего нельзя изменить. Такова природа вещей… — Я замолк, поняв, что меня чуть понесло. Они это тоже поняли. Лидина тихо выругалась.
— Философ хренов, — сказал Рафер со свирепым смешком, явно повеселев. И повторил свой трюк с током. Казалось, он не прекратит никогда. В то же время, это как будто немного привело меня в себя.
— Отвечай нормально, идиот. Что у вас случилось с Линном? Он правда был опасен?
— Да, — послушно согласился я.
— Ну то-то же. Чем?
— Буйным помешательством.
— Черт, опять!.. — взвился он.
— Рафер, — Лидина удержала напарника от немедленного убийства. — Это был неудачный вопрос. Гелион, говорите — куда делся Карелл?
— Понятия не имею. — Они не поверили, но мстить пока не стали. Уж очень уверенно меня поддержала техника.
— Что вы задумали, когда ощутили угрозу?
— Самоубийство. — Видя все в предельно черном цвете, я даже не нуждался в том, чтобы кривить душой. Что же до подробностей — любой ребенок знает, что в глубокой депрессии никто не склонен к разговорам и постарается отделаться односложными и общими фразами. Рано или поздно, конечно, всякое сопротивление исчезнет, но всегда можно потихоньку твердить себе: «не в эту минуту, может быть, в следующую…»
— С меня хватит, — заявил Рафер через какое-то время блужданий по туманному болоту, уговоров, угроз, ряда неуверенных репрессий и химического усугубления ситуации, отчего я почти окончательно ушел в себя и вообще перестал на них реагировать. — Он издевается. Отдали бы его мне на пару часов перед беседой. Стал бы шелковым.
— Чепуха. Мне нужен быстрый и верный результат. Если на него не подействовал этот препарат, это не значит, что не подействует другой. Как ваше мнение, Сцилла? Пора погружать его в транс?