— Людям никогда не лень перемывать косточки тем, кто на виду, и кто выше их.
Она улыбнулась.
— С тобой будет то же самое, брат.
Я полурассеянно кивнул, но пригубил вино только вслед за ней. Вряд ли на меня мог быстро и серьезно подействовать любой здешний яд, но это было распространенной вежливостью — хозяин должен отпить первым. Бархатистое, почти горячее, к моему изумлению не слишком сладкое, чего можно было бы ожидать в этих неумеренных временах и от дамы, да посреди этой благоуханной шелковой душегубки. Стройный, приятно строгий и сдержанный вкус.
— Изумительно! — вырвалась у меня искренняя похвала.
Моргейза, кажется, чуть не расплылась в настоящей довольной улыбке, рассмеялась и покачала головой.
— По крайней мере, тут наши вкусы сходятся. — Она подвинула мне резную дощечку с кусками сладкого пирога и засахаренными фруктами.
— Но увы, — проговорила она затем. — Ты был так далеко и так долго, что стену отчуждения нам уже не преодолеть.
— Поживем — увидим, — ответил я не без некоторых серьезных раздумий.
— Никто не знает, сколько нам осталось, — сказала она. — И во многом это зависит от того, кто дергает за ниточки.
— Нелестный подход к божественному, — заметил я.
— Я не имела в виду ничего божественного.
— Значит, ты просто хочешь узнать, кто дергает за ниточки? Вернее, кто дергает за ниточки меня?
— Почему бы и нет? Разве это удивительный интерес? Раз это касается нашего рода. Я могла бы предостеречь или помочь. Но мне хотелось бы знать, что мне делать. Ты отказываешь мне в этом?
— Все не так просто, Моргейза, — вздохнул я. — Если ты думаешь, что кто-то все это подстроил, ты поверишь в то, что я сам не знаю, кто? Если кто-то просто повлиял — движущих сил окажется слишком много. Даже ты — одна из них. Все мы дергаем за ниточки, только никогда не знаем до конца, что именно из этого выйдет. Ведь дергаем за ниточки не только мы.
Моргейза с брезгливо-недоверчивым выражением лица недовольно поморщилась.
— Предположим, что один из них этот старый пень Бран. Но главный не он, ему не хватило бы ни ума, ни терпения столько лет хранить тайну.
Я усмехнулся.
— Он и не хранил. Просто по дороге подвернулся.
— Но он имеет на тебя влияние?
— Довольно трогательный старикашка.
Моргейза какое-то время задумчиво мерила меня прищуренным глазом, потом улыбнулась плотно сжатыми губами.
— Единственное, что о тебе можно сказать — ты действительно мой брат.
«Не единственная, но абсолютная ложь», — подумал я.
Несколько минут мы только молчали и улыбались как сфинксы, потом вдруг одновременно допили остатки вина одним глотком и посмотрели друг на друга слегка удивившись подобной синхронности и рассмеявшись.
— Похоже, скоро рассвет, — сказал я.
Она приподняла брови, уставившись на меня с наигранной наивностью.
— Ты видишь сквозь ткань? Она плотная.
— Я просто считаю.
— Считаешь время рядом со мной? — она чуть надула губки. Шутливо, а не игриво. — А как же приписываемое мне колдовство? Будто я сбиваю всех с толку, и время со мной течет иначе, как в обиталищах фей?
— Господи, ну как время может течь иначе?! — подыгрывая, я недоуменно закатил глаза.
— Не знаю, — сказала Моргейза. — Но мы ведь встречаем новое лето.
— Да, точно, встречаем.
— А его как встретишь, так и проведешь. Скоро встанет новое солнце.
— Каждый день встает новое солнце.
— Верно, — засмеялась она, — как в старой песенке поется:
— Конечно, всего лишь еще один день. Но я знаю, что ты хотел сказать — тебе уже пора. Все это стадо поднимет страшный шум, если им придется встречать восход без тебя. Но скажи, ты ведь будешь иногда говорить со мной? Не забудешь о том, что я существую?
Я заглянул в безупречную ледяную синеву двух тихих омутов. Вы когда-нибудь пробовали нырнуть сквозь несколько метров кристально-зеркального льда? Лучше и не пытайтесь.