— Скоро, надеюсь! Нас, правда, немного. А гестаповцы хитры. После волны арестов, высылок и казней в Жиронде Аристиду и другим нелегко найти волонтеров.
Их прервал звонок велосипеда. Дверь открылась. Это был Арман, почтальон.
— Здравствуйте, дамы. У меня письмо для вас, мадемуазель Леа. Надеюсь, оно будет вам более приятно, чем то, которое я принес Файяру.
— Еще письмо из банка, — вздохнула Леа.
— Знаете ли, что там во втором письме? — снова заговорил Арман. — Не пытайтесь отгадать… гроб.
Кроме Альбера все воскликнули:
— Гроб!
— Да. Маленький черный гроб, вырезанный из картона. По-моему, сверху написано имя Файяра.
— Но почему? — удивилась Камилла.
— Могила! Те, кто сотрудничал с бошами, получают это, так им дают понять, что после войны с ними разделаются.
— Из-за нескольких бутылок вина, — пробормотала Камилла с презрением.
— Не только бутылок, мадам Камилла, — холодно произнес мясник.
— Что вы хотите сказать, Альбер? — спросила Леа.
— По крайней мере дважды видели, как Файяр выходил из Лангонской комендатуры.
— Мы все иногда там бывали.
— Я все знаю, мадам Камилла, но ходят слухи, и потом главное его сын. Как подумаю, что знал его мальчишкой! Я вас будто снова вижу вдвоем, идущих через виноградники и вымазанных ягодами. Помните это, Леа?
— Да… кажется, что это было так давно.
— Это не улучшит настроения Файяра, — заметила Руфь, наливая стаканчик вина почтальону.
— Да уж. Он стал весь красный, а потом побелел, когда увидел, что в конверте. Я не стал ждать чаевых, а поскорее убрался.
Он одним махом опустошил стаканчик.
— К сожалению, мне пора… Я вот болтаю, а еще не закончил свой объезд. До встречи.
— До свидания, Арман, до скорого.
— Мне тоже надо ехать, — сказал Альбер.
Леа проводила его до грузовичка.
— Скоро мы увидим, как на парашютах сбросят оружие. Не можете ли вы проверить, надежен ли тайник у распятия? Там должен быть ящик с магазинами и гранатами.
— Я пойду завтра.
— Если все в порядке, поставьте крест мелом на решетке вокруг ангела.
— Договорились.
— Будьте осторожны. Ваш дядя мне не простил бы, если бы с вами что-нибудь случилось… Не доверяйте Файяру.
В часовне у дороги все выглядело нормально. Ящики были не тронуты. Несмотря на хорошую погоду, у распятия никого не было.
Ночью прошел сильный дождь, оставив после себя небольшие скопления гравия, скользящего под ногами. Возвращаясь, Леа прошла через кладбище, остановилась перед могилой родителей, где вырвала несколько сорняков, ускользнувших от взгляда Руфи. Площадь была пуста. Слышались крики детей. «Это время перемены», — подумала она, толкая дверь часовни. Ледяная сырость заставила ее вздрогнуть. Три пожилые женщины, занятые молитвой, повернулись к ней. Что она здесь делала? Святая Экзюперанс в своей раке имела вид большой восковой куклы в пыльной одежде. Куда девались чувства ее детства? Где был чудесный образ маленькой святой, имя которой она теперь носила для некоторых? Все это теперь стало смешным и наивным. Плохое настроение все более овладевало ею. Возникло желание все забыть и снова оказаться на бульваре Сен-Мишель или на Елисейских полях с Лаурой и ее друзьями-стилягами, пить коктейли со странными названиями и цветом, танцевать, слушать запрещенные американские пластинки вместо велосипедных поездок через виноградники и поля с опасным грузом, вместо сверки счетов и ожидания у радиоприемника новостей от Франсуа, от Лорана или известий о невероятной высадке! Она множество дней прожила в страхе перед появлением гестапо или полиции, перед возвращением Матиаса и нехваткой денег. Франсуа Тавернье, должно быть, мертв, потому что не сдержал своего обещания… Эта мысль заставила ее опуститься на колени.
«Только не это, Боже мой!»
Вконец расстроившись, Леа вышла из церкви.
Бесконечная усталость овладела ею. Ее скверные туфли на деревянной подметке казались ей свинцовыми. Когда она проходила мимо последнего дома деревни, собаки побежали за ней с лаем, потом, успокоившись, отстали. Удостоверившись, что никого нет, Леа пометила ржавую решетку крестом. На колокольне Верделе пробило шесть часов вечера. По небу неслись тяжелые мрачные облака.
Не был ли это зов широкого и смятенного неба? Леа очутилась на дороге, которая вела к дому Сидони. Он казался крошечным на огромной равнине. Как права была старая женщина, стремясь вернуться в Бельвю! Здесь дума уносилась к отдаленным ландам, неуемному океану и бездонным небесам. Перед этим привычным зрелищем Леа всегда испытывала ощущение мира, желание покоя, сна, размышлений. Вой нарушил ее мысли. Белль, собака Сидони, скулила, прижавшись к двери.