Как всегда, в жизни все началось с математики. Каждый сперматозоид рассчитывает шанс объегорить братьев и стать человеком. Чем я хуже! Это теперь понятно, что лучше любить и не знать, а тогда ….
В четыре года, стоя на заднем дворе нашего дома, мой дед учил меня считать. До 8 быстро пошло — дальше буксануло. Но время все исправило, и к шести годам у продавцов в магазине «Хазов» я была уже в авторитете. Так бы и стала Лобачевской, если бы не переезд. Математику я очень любила. А учителя — нет.
9 утра. Июль. Лето за стеклом аудитории, как амнистия после пожизненного. 50 абитуриентов из разных стран получили задания. Я на самой «камчатке», и шпаргалка жжёт ляжку. Беда не приходит одна. Даже у шпоры обмохрились краешки, когда я открыла свой лист с заданием. Ноль понимания, что делать с этими HTML кодом. Это был школьный курс математики Алисы Селезневой. Попытки проморгаться не принесли окулярам понимания как это (!) решать. А тут еще препод сел аккурат за моей спиной.
У каждого, лезущего в техническое ушко, абитуриента была одна попытка на туалет. И я пошла. В нужнике было кучно. Собравшиеся товарищи, быстро сообразив, что от меня мало проку, помогать мне не стали. И я пошла сдаваться, утешая себя, что завтра у меня экзамен в Эконом. И лучше я перед ним «надышусь», — я встала и понесла пустой лист экзаменатору. На полпути к столу, с ослабленным либидо волосяного покрова, препод ехидно растягивал:
— Подходите, подходите, я вам двоечку поставлю, — аудитория, смакуя такое быстрое устранение конкурента, зловредно захихикала.
— Ну за что же такую роскошь! Колышек, пожалуй.
Я уже опускала дверную ручку, чтобы выйти, как острием в спину прилетело:
— Заходите к нам на кафедру, — еле сдерживая садистское удовольствие, изрек любитель двоечек.
Я развернулась в дверях, все вдруг подняли на меня головы, и наступила тишина.
— Куда? На кафедру математики? Обязательно! Только тортик и чулочки захвачу. Жене привет! — и захлопнула дверь под дикий хохот аудитории.
Лучший разведчик для ночной разведки — африканец. В коридоре было темно. Расстроенная, я и наскочила на него. В воздухе плавала только белозубая улыбка. Улыбка заговорила на вполне себе русском. Свет все и решил. Это был принц неведомых кровей. Корнями — в Арабских Эмиратах, цветом — Африки, а разухабистостью — русский.
Я поступила в Эконом. Началась студенческая жизнь. Но Политех не отпускал. Мой новый друг оказался еще тем перцем. Он был звездой. Его знали все. Студентки гипнотизировали его взглядом. Его, без пяти минут султана. Я никак не могла запомнить его имя. И как-то он в притворном бешенстве закричал: «Я — Хади! Хади-туда. Хади-сюда».
Опять подвесной мост!
Летом с велосипедом по настилу переходила через глубокий овраг, так надпочечники устали вырабатывать адреналин, а колени плясали так, что в театре «Красной Армии» я была бы солисткой, но впереди уже было видно юрту…
Речка, поле и лес. Мягкий, пушистый снег еловыми лапами десантировал на еще с ночи запорошенную землю. У юрты была пришвартована стая собак. Бедные, они тряслись и крутились вокруг своих железных столбиков, прикованные шлейками. Увидев нас, как ополоумевшие запрыгали и залаяли. Я шарахнулась от испуга в сторону — вдруг сорвутся. Из чума выглянул мужик, и оголился костер внутри — отопительная система чума. Мы пошли дальше в деревню. И тут — вот они!
Заряженные шестью собаками, нарты были готовы к старту. С виду не очень большие и совсем не похожие на хаски, почти гладкошерстные, эти псы-машины были взвинчены до предела. И погонщик дал сигнал «G-0-0-0!»
Лая, успевая грызца на бегу от перевозбуждения и радости гонки, собаки рванули со всей мочи — неистово, увлекая за собой сани, каюра, пассажира и зевак. И тут случилось что-то невероятное. Закрытые в третьем от нас вольере хаски, всей стаей (а их было не меньше 30-ти) залезли на помост и завистливо, что есть силы, завыли. 30-ть говорливых глоток выли, как болельщики на трибуне о проигрыше своей команды. Режущий пространство вокруг, осуждающий вой, эхом разносился по всей округе. «Почему не нас?! У-у-у-у-у! Мы тоже хотим бегать! У-у-у-у».
Сани улетели в снежное поле, а я, оглядевшись вокруг, увидела пять огромных загонов, несколько хоз. построек и кафе.
В каждом загоне были собаки. В двух они жили в индивидуальных «пентхаусах». Будки, похожие на улья, и в каждой — по метису-пчеле. Лайки, жившие в них, скорее были похожи на волков или на не угадываемые простым любителем породы собак, чем на хаски. Но, как выяснилось позже, -это и есть элита саночного спорта. Еще в двух бегало по скучающей по общению псине. И одна из них так забавно лаяла — шепотом.