Каменная пятиметровая печь давала мягкий жар — градусов 70—75. Деревянный пол и лавки, пока без валяющихся тел, отдавали гуляющему сквозняку свой запах дерева.
Замочили дубовый веник. Пришли в парную — сели. Пара секунд, — и вбегает женщина, по всем признакам — жертва пара, и истошно вопит: «Щас здесь будут делать па-а-а-ар!» Оперативно считав с наших лиц телетекст «И …?!», она выгоняет нас из парной. Организованными рядами стальные бабы стали заходить в заготовленную парилку. Нам стало интересно, и мы тоже пошли.
«Народу много, всем на пол и ноги под лавку!» — скомандовала жертва пара.
«Как железнодорожные рельсы спрятать в клатч?!» И я посмотрела на свои ноги. Я пыталась. Честно. Мои пятки на полметра торчали перед печкой.
Четко, как по схеме, за пару секунд сисястые киборги плотно и полностью закрыли телами весь пол. И тут вошла она — терминатор в чулках.
Ее звали ласково — «Любочка». Любочка — подержанный, но крепкий, как сталь Уральского металлургического завода, киборг. За четыре часа ни одного пропуска парения. В свою молодость, в 30-е, танцы она прогуливала. Не имея привычки махать хотя бы юбкой, она пару раз поддала и неуклюже перекрестила в воздухе простыней лежавших. Ей все сказали «спасибо».
Шеллак на моих пальцах начал скатываться. Я попыталась прикинуться улиткой. Но было страшно выбить пяткой какой-нибудь электрод из стальных баб. На тридцатой секунде мне показался запах жженых волос… Это был знак — пора валить.
«Девочки-новенькие, будете уходить — пригибайтесь! Наверху горячо!» — сообщила жертва пара.
«Детка, что ты знаешь о „наверху“!» — подумала я и горько пожалела о своих 183.
Я встала и поняла, что горю! (ожег пальца на правой руке, предплечья и легких. Слава Богу в легкой форме). Ползком?! По грядкам раскинутых сись?!
Добежав до ледяной воды, я минут пятнадцать остужала сине-красные конечности. Лена и Катя вылетели следом.
При втором или третьем заходе, парясь уже в «проветриваемой бане», милая «сталелитейка» нам поведала, что холодно что-то — всего 95, а основное парение происходит при 120 (!).
И каждый раз за теми, кто, сидел в кабинке и терпеливо ждал «холода» в парной и не хотел идти сам, приходил голый терминатор в чулках. Потрясывая сисями, трамбовал на посещение, аргументируя: «Ну там же травки!»
Теперь только персональные парные, где здоровые не становятся мертвыми.
А Лену так замучили, что она масочкой-то в бане намазалась… И так с ней домой и приехала.
Парк Горького
Началась весна в самом прекрасном и дорогом моем сердцу парке — парке Горького! Это место силы. Особенно его продолжение набережной туда, за третье транспортное. Бесконечное количество раз я была здесь, и все равно хочется приезжать еще и еще. Магия здесь какая-то.
Случилось воскресенье, и мы вышли прогуляться и, наконец-то, увидеть солнце. Людей было много. С землянистым, всех оттенков, цветом лиц, они шли, не спеша, и почти у каждого было по собачке.
Собачки всех маленьких пород и мастей оголтело вращали глазами. Их обезоружили — сняли зимние комбинезоны, и они испытывали неловкость. Это как после долгой, утепленной тысячами слоями зимы, в один день приходит жаркая весна, и неожиданно сразу скидываешь все эти слои и чувствуешь себя стеснительно голым. Возбужденно принюхиваясь к воздуху Андреевской набережной, таращась на все и всех вокруг, собаки разных пород и мастей, крутились во все стороны и впитывали свободную от поводков и одежонок жизнь. Им явно одурело нравилось.
Зимой не увидишь такого. Всех своих мелких шмакодявочек человек прячет и по-скорому совокупляет с улицей. А здесь и сейчас их было так много и они так весело узнавали друг друга, устраивали разборки с претензиями «чо так долго не звонил?», что собирали толпы зевак, у которых не было такого маленького личного счастья и они радовались от всей души чужому.
А серо-зеленые, послезимние, немного помятые люди шли и по кошачьи узили глаза от солнца, явно получая удовольствие.
Было как-то по-особенному приятно находиться здесь. Улыбаться освобожденным от зимних условностей собакам, смотреть на реку и чувствовать, как легонько поглаживает тебя солнце.