Так бы по-простому, в нехитрых повседневных заботах и посильной помощи, и прошли дни в отпуске, если бы не случай.
Как-то третьего дня по утру прибегает к Николаю соседка из деревни. Так мол и так, срочно в церковь надо — заболел у нее кто-то. Худо совсем. Но церковь не абы какую, а в Старом Чекурском, где особенный церковный служитель есть. Чем он такой особенный при Олеге не сказала, будто постеснялась. А Коля сразу смекетил в чем дело. Дал ей полчаса на сборы и пошел свой УАЗ-буханку-вездеход раскочегаривать.
— Хошь? — поехали, — предложил он племяннику.
— Да, поехали! Поразомнусь, да и места новые посмотрю, — с радостью согласился Олег.
А дорога-то не ближняя — 110 верст, как-никак. Да вся по ухабам, да по просекам. GPS нет. Вообще кусками по 20 верст связи то никакой нет. Как там Коля ориентировался — одному Богу известно. Не даром, наверное, всю жизнь в этих местах провел. Доехали даже быстрее, чем рассчитывали.
Храм был деревянным, небольшим, но очень красивым. И вот странно: вроде и праздника никакого, а очередь мрачно-напряженной цепочкой тянулась к дверям.
— А почему народу-то так много? — спросил Олег
Коля не торопясь закурил от спички.
— Так не просто ж так сюда плюхали и ближе церкви есть. Здесь с экзерсизмом борются. Ну бесов выгоняют, то есть. Сам не ходил ни разу. Но говорят жуткое зрелище.
Кряхтя скованными движениями затекших конечностей, из машины вылезла соседка, да как вцепится в рукав Олегу.
— Пошли со мной! Я боюсь! — и глаза у нее были какие-то ополоумевшие.
От неожиданности Олег аж дернулся. После недолгих уговоров пошли.
Пройдя дверь и очутившись внутри, они сразу погрузились в полумрак. Прямо начиная со входа, на полу на пенках несколькими рядами лежали люди. Их выкручивало. Ломало. Руки и ноги вскидывались в каких-то противоестественных па. Они хрипели, шипели, мяукали. У входящих жуть поднимала дыбом волосы. Около каждого на полу было по церковному служителю, придерживающему лежащего. Очередь двигалась по кругу, вдоль стен храма. А над всем этим был запах ладана и голос батюшки, монотонно читавший псалтырь. Женский хор пел. Не громко так, но с силой. И вот странно: пел он как будто какие-то народные песни. По ощущениям не церковные вовсе. Вроде бы и не слышал таких, но мотив и слова, какие-то до боли знакомые.
Обогнув кругом церковь, очередь по одному подходила к батюшке. Хрупкая, миловидная девушка лет двадцати, стоявшая перед Олегом, шагнула к кресту, протянутому священником, и прикоснулось к нему лбом. Вдруг, как из-под земли, выскочили неслабой такой комплекции служки и не успели подхватить ее под руки, как она завертелась. Шипя, плюясь, ругаясь, она угрожала, выкручивалась и мотала двух мужиков по сто килограмм, как несерьезное недоразумение. Голова ее опрокидывалась назад с такой силой, что позвонки давно должны были не выдержать. А батюшка продолжал вжимать в ее голову крест, глядя только в псалтырь и монотонно читая.
Коля задремал. Докурив папироску, проводив привезенных в церковь взглядом, он залез в свою «буханку», задернул занавески и разлегся на сиденьях. Не первый раз тут, знает, что надолго, — можно и вскорнуть. И вот навалилась уже сладкая дрема, так приятно расслабляя тело, как вдруг острым своим охотничьим взглядом, он заметил какое-то движение. Занавеска. Дернулась! Он тут же сел и чуть сразу не лег. Занавеска, висящая внутри, была чуть одернута, хотя закрыл он ее плотно, и в маленьком прогале, снаружи торчал черный пятак! Он проморгался. Торчит! Черный. Пятак. А пятак чуть по воздуху ходит, втягивая его. Резким движением Коля дернул занавеску — никого.
Девушка обмякла, как тряпичная и повисла на руках служек. Они аккуратно донесли ее до пенок и уложили. Наступила очередь Олега. Было страшно. А вдруг…
Шаг вперед, — и крест батюшкиной рукой с большой силой уперся в лоб. Священнослужитель снова начал читать. Реальность расплылась и осталась эхом далеких и несвязных отголосков. Мощная волна била всего нещадно. Откуда-то снизу по ногам через все тело вверх бежал поток такой невероятной силы, что пробивал всего его насквозь. Каждая клеточка, каждая мышца, все тело целиком без остатка пробивала эта волна, чуть ли не отрывая от пола и устремляя куда-то неопределенно ввысь. Ни мыслей, ни звуков.