Земских несколько раз требовательно постучал в дверь, громко сказав:
— Здесь руководство госпиталя и части. Немедленно откройте.
Гул не смолк, а звяканье, кажется, ускорилось.
— Ломайте, — скомандовал Земских.
Чтобы выбить косяк, хватило трех ударов сапогом под ручку. Земских ворвался в лабораторию первым и на пару секунд застыл от удивления и бешенства.
Приборы и агрегаты горели на все лады октябрьской иллюминацией. Возле стола испуганно моргали вцепившиеся друг в друга подростки, мальчик и девочка, которым об эту пору полагалось кататься на Луне и ловить перо Жар-птицы во сне. За столом спиной к двери восседал какой-то всклокоченный мужик в халате. Грохот он как будто не заметил, даже не повернув головы кочан.
— Этого взять, этих вывести, — скомандовал Земских.
До неба. Последний раз в этой жизни
Суматоха вышла буйной, но быстрой: через полминуты Гордея с выкрученными руками уже волокли прочь, игнорируя его выкрики: «Пять минут дайте, упыри, я досчитал почти!»
На протестующие вопли ребят и их попытки виснуть на руках и на ногах скрутивших никто не обращал внимания тем более. Просто относительно нежно расцепили хватку и отпихнули детишек обратно к столу, пообещав и с ними сейчас разобраться.
Нитенко вместе с Земских проводил конвоиров командой «На гауптвахту пока, утром с ним разберемся!» и вернулся к столу, зычно начав издалека:
— Так, дети, давайте по-хорошему!..
Запнулся и пробормотал: «Да ерш твою дивизию».
Дети не просто отругивались или там яростно сопротивлялись. Они были привязаны к столу сложной паутиной перекрещивающихся веревок типа бельевых со множеством замысловатых узлов и петель и при этом явно готовы были отпинываться от любых атак — во всяком случае, лица у обоих были злыми, а нога у каждого задранной в боевую готовность. Даже у девочки, что Нитенко совсем озадачило и возмутило. Впрочем, факт связывания детей взбесил его куда больше.
— Вы охренели? — взревел он. — Кто удумал веревкой-то детишек?!
— Да они сами, товарищ майор! — оскорбленно взвыли сразу два голоса по сторонам.
Нитенко недоверчиво уставился на девочку. Та ответила свирепым взглядом. В кулаках, вдетых в крупные не по размеру резиновые перчатки, она впрямь сжимала концы веревки. Воинственно выставленный кулачок мальчика был без перчатки. Вторую руку он держал в кармане, для уверенности, видимо.
Нитенко, мотнув головой, скомандовал:
— Отвязать немедленно.
К детишкам подступили сразу с трех сторон и поспешно отступили: те дико заверещали какую-то невнятицу и принялись лягаться.
— Ножницы дай или скальпель, живо! — сказал кто-то из приезжих медиков и тут же зашипел под звук смачного пинка. — Пацан, ты чокнулся совсем? Я тебя сейчас!..
— Ат-таставить! — рявкнул Земских, оттаскивая явно психанувшего гостя.
— Отошли все!
Он был прав, но Нитенко все равно вздохнул. Самые простые решения грозили самыми тяжелыми последствиями. Впрочем, когда было иначе?
Работа командира во многом и сводится ко множеству странных и нелепых усилий. Невозможно представить или сочинить дурь, которой не приходилось заниматься военнослужащему. Вразумление безумных подростков и пострадавших от них — еще не самый клинический вариант.
— Хорош, хорош, — сказал Нитенко, с трудом присаживаясь перед детьми на корточки и очень надеясь, что тут же не получит в табло с ноги.
Все тело было липким, пот неприятно щипал глаза, сердце бухало громко и неровно.
Дети смотрели на него свирепо и дышали тяжело, но хотя бы не дрались.
— Ребят, ну чего вы бузите? — спросил он с предельной задушевностью.
— Поздно уже, спать пора, родители волнуются.
Оба опять пронзительно заорали — что-то про поздно, про мамку, про лекарства и про Гордого. Нитенко ухватился за последнее:
— Слушайте, ну этот бич, за которого вы заступаетесь, он же явный диверсант. Прокрался, затеял что-то, может, с него все болезни и начались.
Пацан распахнул рот с явным намерением заорать, и Нитенко перебил его торопливо и веско:
— С ним будут разбираться компетентные органы. А с вами-то им зачем разбираться? Вы же сознательные пионеры, должны помогать родной стране, армии и следствию. Вы ни в чем не виноваты, он вас обманул, их специально этому учат, но теперь все кончилось, мы всё исправим, давайте по домам, мамы беспокоятся.
— У меня мамка здесь, в больнице! — все-таки заорал Серега так, что Нитенко зажмурился и чуть отодвинулся, едва не потеряв равновесие. — Ее Гордый только спасти может! Сами вы диверсанты! Он ученый, он лекарство уже сто лет назад изобрел! Или там сто лет вперед! Я сам видел, как оно лечит!