— Откуда это у тебя?
— Ответхранение, — буркнул Гордый.
Сабитов, поняв, что подробностей не будет, снова уткнулся в одну из карт и, агакнув, ткнул в проплешину посреди лесной зелени.
— Идеальная точка для радара.
— Да? — с сомнением сказал Земских и тут же как будто с сожалением согласился: — Да. Похоже. А это вообще… Кто тако-ой? Почему не зна-аю?
Явно зачищенная территория, а я что-то не помню, и не бывал, и… Ну точно, тут хоть бы намек был.
Он показал Сабитову на собственной карте, извлеченной из планшета, никак не выделенный кусок нетронутого леса, отбросил ее на пол и принялся копаться в архивной кипе, не обращая внимания на Гордого, который немедленно брошенный лист поднял, сложил как следует и пристроил на конторку.
— Кто у нас тут самый древний? Семьдесят четвертый… Шестьдесят восьмой… Ага, пятьдесят девятый, значит. И здесь мы видим… Вот! Объект консервации номер три-два, доступ строго запрещен. А почему?.. А нипочему.
Ладно, а что у нас тут? Хренушки. Это семьдесят четвертый. Шестьдесят пятый — хренушки. Шестьдесят восьмой — само собой. Шестьдесят первый? Тоже.
Он отложил карты и с недоумением сказал Сабитову:
— Что характерно, ни в одном документе никакой объект три-два, да вообще никакая запретка не упоминается. Я мог пропустить, конечно, — но нет, не мог.
— Ну вот и посмотрим, — подытожил Сабитов.
Офицеры повернулись, чтобы выйти. И тут Гордый сказал горячо и жалобно:
— Товарищ капитан! Ну пожалуйста.
Земских, остановившись, закатил глаза, вздохнул и утомленно оборотился к Гордому. Гордый стоял весь преображенный, как дуб из бессмертного произведения Льва Николаевича Толстого.
— Товарищ капитан, — продолжил Гордый будто с полуслова, как включенная на середине кассета, которая до того включалась и выключалась десятки раз. — Ну чисто символически, взлет-посадка, и все. Вам нетрудно, а мне позарез… Я и керосин оплачу, и все, что потребуется, всегда сделаю. Вы же знаете. Вообще всё, клянусь.
— Дядь Гена, я таких решений не принимаю, — ответил Земских с ужасно серьезным лицом. — Это начальство решает. Я с ним переговорю.
— Давайте я сам, — горячо предложил Гордый, смещаясь к выходу. — Он же в машине сидит?
Земских мягко преградил ему дорогу.
— Не-не-не, самому точно не надо, хуже сделаешь. Надейся и жди.
Гордый послушно замер, отступил и снова плюхнулся на табурет, тоскливо наблюдая в щель, как Земских, с трудом сдерживающий ухмылку, и второй капитан усаживаются в уазик и тот шумно трогается, оставив пустую тележку тосковать у двери. Палец Гордого вяло гулял по линиям ладони.
— Валентина Викторовна, зайдите ко мне, пожалуйста, — сказал Коновалов, высунувшись из кабинета ровно тогда, когда Валентина везла мимо в автоклавную тележку с биксами.
Подслушивал, что ли? Впрочем, биксы бренчали так, что в противоположном крыле слышно.
Главврач успел вернуться за стол, что было удивительно, учитывая его габариты и вальяжность. Он показал Валентине на гостевой стул, дождался, пока она неохотно присядет на краешек, и сказал, упреждая сетования на занятость:
— Да я быстро. Тамара не подошла, с вас начну. В Заречном районе вспышка кишечной инфекции. Пока вроде сами справляются, но предупредили, что, если еще день-два будет продолжаться, начнут тяжелых к нам перебрасывать.
— Как, вертолетами?
— Это сами уж как-нибудь решат. Явно вертолетами или «Аннушками», по земле тут здорового-то пока довезешь, от всего лечить придется. Я к чему: надо, во-первых, подготовиться к такому повороту, второй этаж расконсервировать и так далее. Во-вторых, надо иметь в виду, что вспышка может и до нас доползти.
— Это мы, конечно, всегда имеем в виду, Константин Аркадьич, но толку-то, если нас тут полторы калеки.
— Людей найдем, не волнуйтесь. И на временной основе, и я уже про постоянную думаю, в свете предстоящего роста нагрузки — ну, вы знаете про авиаполк.
Валентина кивнула. Скорая переброска в Михайловск авиаполка из Афганистана считалась строжайшей военной тайной, говорить о которой вслух было просто неприлично, но знал ее, как предписано классикой, каждый Мальчиш-Кибальчиш района.
Коновалов продолжил:
— Соответственно, сегодня я в Калинино поеду, там интернов из Томска привезли, надо присмотреться и тех, что получше, отобрать. Можем вместе съездить. А вечерком в кино — как раз новую французскую комедию крутят, «Трое мужчин и младенец в люльке». Коллеги обещали билеты оставить.
Кто бы сомневался, подумала Валентина, давя вздох. Коновалов подбивал к ней клинья давно и разнообразно, то нежно, то дружески, то деловито, как сейчас. При этом никогда не пережимал — и вообще мужик был неплохой, невредный и разведенный. Ну и что? На Земле пять миллиардов человек, почти половина — мужики, многие наверняка неплохие, невредные и разведенные либо ни разу не женатые. Это не повод любезничать. Каждого вниманием одаривать — внималка порвется.