Сабитов ждал объяснений без улыбки.
— Через поселок проедем, — сообщил Земских, не сходя с легкого тона уже не собеседника ради, с ним более-менее все ясно, а из упрямства и самоуважения. — Он такой, малый, но милый. В любом случае ничего интереснее в округе нет и вряд ли ожидается.
— Я только за, — сказал Сабитов. — Немножко без интересного — это ровно то, что нужно.
— Неинтересного насыплем с горкой, — пообещал Земских.
На душе у него полегчало: похоже, важный квартирьер не понтовался и кислую морду носил не из вредности и не из-за скверного владения русским, что случалось. Говорил гость без акцента. Просто по жизни сурьезный такой. Ну так это часть служебных обязанностей замначальника — делать серьезные обстоятельства не такими серьезными, особенно когда речь идет о шкурных интересах и светлом будущем вверенной части.
Уазик тронулся под бравурный марш, сменивший в репродукторе Чайковского: началась утренняя радиопередача.
— Доброе утро, дорогие товарищи, — бодро заявил диктор. — С началом первой рабочей недели лета вас!
— И тебе не хворать, — пробурчала Антоновна, на миг отвлекаясь от вливания вонючей подкормки в цветочные горшки.
Подкормка была новой, на перебродившем сусле. Ее рецепт давеча рассказал в телепередаче «Наш сад» довольно малахольного вида профессор, но комнатные цветы, взращенные им при помощи подкормки, даже в черно-белом изображении поразили воображение Антоновны.
У нее самой цветы были неплохими, и было их немало — да что скрывать, горшки в три уровня уставили половину залы и все пространство вокруг кровати в спаленке Антоновны, то есть больше трети одноэтажного деревянного домика, типового для Михайловска. И только необходимость перемещаться по дому несколько отодвигала окончательный триумф красоты над жильцами.
Антоновна прекрасно обошлась бы и парой узких тропок между шеренгами пластмассовых горшков, керамических бадеек и жестяных банок. Увы, внучка ее Райка, создание молчаливое, но упрямое, бабкиной страсти не разделяла. Цветы Райку, кажется, побаивались — во всяком случае, не выживали в ее комнате, а вдоль постоянных маршрутов внучки жухли и сохли. Антоновна даже подозревала ее в мелком вредительстве, пока другой малахольный профессор в той же передаче не рассказал, что цветы чувствуют недоброе отношение и погибают от переживаний. С той поры Антоновна растила Райку в окружении не только красоты, но и добрых побуждений и постоянных напоминаний о том, что только блохастые собаки на других кидаются, а человек, особенно девочка, ежели не сучка какая, должен быть добрым ко всем, кроме, конечно, всякой сволочи, от которой спасу уже нет.
Откровенно говоря, спасу всякой сволочи и ее окружению не было как раз от Антоновны — в силу не столько тщательно лелеемой вредности последней, сколько изворотливости и упорства. Антоновна была гением изощренного товарообмена, прикладной комбинаторики и челночной дипломатии. Герой анекдота про внучку Рокфеллеров выглядел сосунком рядом с нею, с утра выходившей из дома с двумя брикетами киселя и ржавым селедочным хвостом, а чаще с пустой трехлитровой банкой, а возвращавшейся после сложной цепочки напористых бесед, быстрых перемещений и непредсказуемых безналичных операций с кульком кедровых орехов, пачкой чая, связкой черемши и свежей батарейкой «Крона» — а то и, был такой случай, с гигантской клешней сахалинского краба, выеденная и залакированная мумия которой до сих пор украшала верхнюю полку серванта. Население Михайловска при виде ушлой бабки разлеталось, точно капли по раскаленной плите, но Антоновна была еще и проворна вопреки колченогости.
Сусло для подкормки Антоновна выцыганила у кладовщика Гордого, мужичка бестолкового, но в хозяйстве и натуральном обмене удивительно полезного, всю ночь скакала вокруг банки, затянутой резиновой перчаткой, под напором газов быстро расправившейся в стандартный «привет Горбачеву», время от времени оттягивала манжету и умиленно принюхивалась к букету одуряющей мерзости. Было понятно, что от столь невыносимого уродства могла родиться только совершенно невыносимая красота.
Антоновна почти склонила Райку к тому, чтобы и та принюхалась как следует и прониклась прогнозами, масштабными и ослепительными, как Продовольственная программа СССР. Райка сорвалась с крючка в последний момент, невнятно сославшись на внеклассное задание, которое у нее почему-то всегда сводилось к вязанию макраме и веревочных шишиг. Ничего, на ее и Антоновны век хватит подкормок, телепередач и малахольных профессоров. В следующий раз не увернется. А вдвоем они таких мичуринских успехов добьются — ведущие сами примчатся в Михайловск с телекамерами наперевес.