Его, конечно, не выгнали.
Едва Серега влетел в калитку, Рекс попытался его повалить и свирепо сожрать, но сразу понял, что не время, страшно расстроился и попробовал, прижимаясь к ноге, на бегу заглядывать братану в глаза. Упражнение не удалось: Серега ворвался в дом не останавливаясь. Рекс чуть не врезался в косяк — вернее, немножко врезался, жалобно тявкнув, и продолжил попытки. Сереге было не до него. Он метался по дому, ругаясь сквозь всхлипы на Андрюху, на остальных пацанов, на собственный язык и беспомощность, на удачливый ножик, который теперь не найти, и на ноющего Рекса — когда тот подсекал братана, почти валя на пол.
Наконец Серега вытер лицо ладонями, а ладони обтер о штаны, подошел к комоду, схватил фото майора и принялся горячо жаловаться ему:
— Пап, я не майор, я просто прикалывался! А они докопались, потому что дебилы! Им завидно просто! Что я так четко играю! И что ты-то майор, настоящий, хоть я тебя и не помню! Если в чо, ты бы им врезал, конечно! А у них такого!..
Серега замолк, снова, не опуская портрета, вытер, теперь совсем тщательно, глаза и всмотрелся в нечеткую фотографию. Потом он постарался заглянуть под рамку, оттянуть ее от стекла, не преуспев, перевернул портрет, выдернул крепежные гвоздики и картонку, отслоил снимок от стекла — и обнаружил, что это не фотокарточка, а вырезка из журнала. Нижняя ее кромка была подогнута. На ней можно было разглядеть полусрезанную подпись «В роли майора Ларионова засл. арт. РСФСР Н. Беглов».
— Эн Беглов, — сказал Серега без выражения. — В роли майора.
Ларионова.
Он брезгливо отбросил разъятый портрет на комод, — отчего игрушечный индеец, выставленный утром в караул, слетел на пол, — гневно потоптался и вскинул кулак, чтобы расколотить фальшивку, но замер, зацепив взглядом соседнее фото. На нем совсем юная Валентина держала на руках грудничка и сияла счастливо и безмятежно.
Серега уронил руку, развернулся, убрел в свою комнату, каждым вторым шагом отпихивая Рекса, и упал лицом в подушку. Рекс, подскуливая и шумно дыша, с минуту тыкался мокрым носом то в бок, то в бедро Сереге. Серега не реагировал. Рекс вздохнул и скорбно удалился в конуру.
Когда Валентина вернулась домой, Серега был в кровати — для нее «уже», для себя «еще». Он намеревался лежать, изнывая от жалости к себе и обиды на всех остальных, до самой смерти, желательно скорой. Но все-таки пришлось разок, когда свист в животе стал оглушительным, прошаркать на кухню и сжевать, не отходя от холодильника, стылую котлету в мерзких запятых жира, а потом пару раз сбегать в туалет. Когда совсем стемнело, Серега нехотя разделся и укрылся, бросив вещи на пол, но к приходу матери еще не спал. Потому нахмурился и зло закрыл голову одеялом, услышав голоса: мать была не одна.
Впрочем, второй голос, мужской, звучал еле слышно: провожатый явно не стал переступать порог, пожелал спокойной ночи и удалился.
Валентина, прикрыв дверь, привалилась к ней спиной и некоторое время стояла так, улыбаясь. Ей мучительно хотелось посмотреть в окошко вслед Сабитову, но это совсем скверно сочеталось с требованиями, предъявляемыми обществом к солидным хозяйкам семейств, — тем более с требованиями, предъявляемыми к себе самими хозяйками. Мечтательные улыбочки под пулеметный стук сердца в моральный кодекс тоже вписывались неважно, но тем хуже для кодекса.
Валентина вполголоса позвала:
— Сереньки-ий. Спишь уже?
Тут взгляд ее дошел до клоунского циферблата. Валентина охнула, тряхнула головой, поспешно разулась и начала ритуальный контрольный забег. Постояв у двери в детскую, она убедилась, что сын дома, проверила холодильник и мойку, покачала головой и беззвучно прошла к Сереге. Тот не шевелился.
Валентина осторожно убрала покрывало с сердитого лица сына, полюбовалась им в синеватом полумраке, подобрала с пола вещи и так же беззвучно вышла, прикрыв дверь. По пути к корзине грязного белья она наступила на упавшего индейца и убрала игрушку в кармашек платья, а потом — в карман сыновьих штанов, которые предварительно отчистила от былинок и глиняных мазков. Даже орудуя щеткой, она время от времени расплывалась в улыбке, которую тут же сгоняла — усердно, но не совсем успешно.
Бросив рубашку в корзину, Валентина вернулась в зал, повесила штаны на спинку стула и лишь тут заметила беспорядок на комоде. Все еще немножко сияя, она взяла фото майора — и улыбка растворилась, как соль в кипятке.
Валентина некоторое время пыталась убедить себя, что сын не разобрал торчащую из-под рамки подпись и не сообразил, что она значит, но быстро сникла. Понуро постояв с рамкой в руке, Валентина убрала ее в ящик комода, сдвинула свое фото к середке и устало пошла в умывалку, погасив свет в зале.