Гордый, все так же медленно водивший пальцем по ладони, крупно вздрогнул, едва не свалившись со складского табурета, выбежал на улицу и принялся отчаянно вглядываться в пустое небо.
А спавший в останках пилотского кресла Серега на миг скорчился, как перед сокрушительным столкновением.
Он жадно вдохнул, приходя в себя, и вскочил, едва не грохнувшись от чрезмерности усилия, ругнулся и замолчал, прислушиваясь. Сверху, но совсем неподалеку, раздалось поскуливание лисы.
Звуки бульдозеров досюда не долетали.
В кабине было совсем темно, а небо быстро серело.
Серега, почесывая укусы, тихо сполз из разбитой кабины на землю и снова прислушался. Скулеж, кажется, приблизился.
Серега вдруг вспомнил, что вообще-то малость боится темноты и леса. Он принялся шарить под ногами, то и дело тревожно задирая голову: подобрал ветку, отбросил, стукнув оземь, потому что оказалась трухлявой, подобрал что-то мелкое, отряхнул, повертел и сунул в карман, наконец подхватил крепкую палку, даже формой напоминающую палицу, и с нею наперевес набежал на стенку оврага.
Выбраться удалось удивительно быстро, зато осматривался Серега долго, поводя перед собой палкой и явно ожидая коварного нападения. Ничего не дождавшись, он, сверившись с компасом, двинулся к опушке, так и выставив боязливо дубинку перед собой. Несколько раз Серега замирал, съежившись и затаив дыханье, и в дальнейший путь пускался, лишь убедившись, что шум либо почудился, либо не представлял угрозы.
Когда деревья расступились, открывая фонари переулка 22-го съезда и освещенные окна крайних домов поселка, Серега отшвырнул палку, распрямился и сделал несколько шагов вразвалочку, как крутой. За спиной треснула ветка. Серега сорвался в отчаянный бег и помчал к фонарям, чудом не ломая ноги на неровностях.
Лишь ближе к освещенной детской площадке перед садиком, на углу 22-го съезда и Мира, Серега замедлил бег. С площадки доносились голоса, не детские, конечно, и бренчание гитары. Серега усмирил дыхание, опасливо оглядываясь, заметил, что сам больше походит на некрупного лесовика, чем на пионера, торопливо заправился, застегнулся и принялся стряхивать со штанов мусор и мазки глины.
Площадку оккупировали старшеклассники, рассевшиеся на трех из четырех лавок вокруг песочницы, в которую упирал сноп света уличный фонарь. Гитару терзал, естественно, Андрюха, издевательски повизгивая на условном английском «Йомахó! Йомасó!» как бы из песенки Modern Talking и что-то совсем невоспроизводимое как бы из песенок Bad Boys Blue и Joy. Димон как мог воспроизводил ритм евродиско с помощью трескучей коробочки «Игры 15», Милана, Лена и Снежана заливались хохотом, а хитрый Саня подпевал, похохатывал и подъезжал по лавке к Милане все плотнее.
В полумраке, конечно, процессы протекали бы естественнее и шустрее.
Именно поэтому на затемненных участках площадки: у горки, грибков, вертикальных и наклонных лесенок — сидячих, а тем более лежачих мест не было.
— Лучше выпить чашку гноя, чем услышать песню «Джоя», — заметил Димон, поглядывавший на маневры Сани с завистью.
Сам-то он сидел рядом со Снежаной из девятого, тихонькой и средненькой во всех отношениях: ни поболтать, ни потрогать. Впрочем, текущая мода вообще не сильно облегчала излияние страстей, а все девочки, включая Милану, были одеты модно: в штаны-бананы нежных расцветок и яркие хлопчатобумажные свитера: у Миланы с эмблемой Игр доброй воли — сестра привезла, — у остальных в широкую полосу. К такому прикиду полагались высокие кроссовки, желательно фирмовые, но с ними в области было как со стройными ножками в пушкинской России: три пары сыскать за счастье. В части кроссовок это счастье обошло Михайловск стороной, зато ножкам улыбнулось, «бананы» не дадут соврать. На таких условиях легко было смириться и со спортивными тапочками вместо кроссовок. Тем более что Милана и Лена не забыли о боевой раскраске: губы блестели, жирная подводка тянулась от носа к виску, параллельно ей лежали густые тени и мощный румянец, взбитые волосы искрились.
— Лучше х-х-хвост засунуть в печь, чем услышать Си-Си-Кэч, — откликнулся Саня и заржал, довольный тем, как резво выкрутился из стихотворной засады.
Милана, прыснув, ткнула его локтем в бок. Саня умер с ликованием и тут же нежно ткнул в ответ.
— А что тебе нужно, «Гоп-стоп», «Скворец» или «Музыканта» опять? — осведомился Андрюха, начиная проигрыш мегапопулярного дворового хита.
— «Мальчики-мажоры», — буркнул Димон. — Или «Праздник общей беды».
— «Не хотим советское, а хотим немецкое»! — сказала Милана с усмешкой, пояснив: — Медведевна так нонешнюю молодежь клеймит, ей в газете про это написали.