— Ну да, — признался Земских с досадой. — И, главное, на авторитеты ссылается еще: всегда, говорит, катали, спросите, если не верите. А я не верил, конечно.
— Не врет, увы, — со смешком подтвердил Лепехин. — Всё, точно: ему именно в конкретный день надо было взлететь, как раз первая декада июня получается. Вот он на вас и нападает. Мы это проходили. Тут, как дамы говорят, проще дать, чем нытье слушать.
Он бархатно засмеялся, явно собираясь на новый вираж расспросов про рыженькую. Земских торопливо спросил:
— Может, свалить так хотел?
— Куда, к китайцам? Чтобы его китайцы же в момент пересечения сбили?
Или ты думаешь, он этот, законспирированный шпион Мао?
— Не очень тянет, — согласился Земских.
— Да и как свалить? Угнать если — так он не Талгат Нигматулин.
Переодевался и даже мылся к полету, конечно, вообще неузнаваемым становился раз в году — но чистой шеей самолет не захватишь, а оружие у него — ну откуда? А даже если и было бы — там же два десятка лбов в полном снаряжении. Они его и с оружием, и без оружия на детали в пять секунд разобрали бы.
— А, так его в «двадцать шестой» брали. Я полагал, в «спарку» или «аннушку».
— Да хоть и в «аннушку» — ну как там… А, еще вспомнил. Он ведь всегда спрашивал, куда летим, — и просился именно что в противоположную от границы сторону.
— А там никаких… — начал Земских и осекся.
Разговор шел по армейской линии, вполне защищенной — тем выше была опасность вызвать интерес случайного особиста, который от нечего делать решит послушать, о чем десять минут трындят две летных части с разных концов страны.
— Ни-ка-ких, — твердо сказал Лепехин, явно подумавший о том же. — Там лес и лес, ну и база сбора, понятно, с грунтовкой до части. Смотреть не на что, шпионить не за чем. В общем, бзик просто у человека. Может, в день рожденья мама его на карусели катала и обещала, что станет летчиком, — и теперь ему нельзя не оформить такой себе подарочек. Он же ради этого впахивал весь год: подгонял нам что нужно, несколько катушек, натурально, из-под земли достал и перемотал сам, на ответхранение брал что угодно и чинил ведь.
— Есть такое, да.
— Ну и мы ж не свиньи неблагодарные. Тем более нам нетрудно, все равно лететь. А! Там же вообще вопрос жизни и смерти был.
— Так-так.
— Этот Важный… Гордый, да, в самом начале, когда допроситься не смог, самодельный дельтаплан сделал.
— О господи, — сказал Земских.
— И не говори-кось. До нас только легенды дошли, но вроде достоверные.
Собрал он, в общем, дельтаплан чуть ли не из лыжных палок и брезента какого-то, даже моторчик от мопеда присобачил. Сперва вроде ногу сломал, потом отладил, поднялся — так его чуть не сбили к чертовой матери. «Карандаш»
поднимали. Скандал мог быть, сам понимаешь, на весь округ. Ну и тогдашний комполка вроде сказал: да ну на хрен, не связывать же блаженного. Покатай его, большая черепаха.
— Понятно, — согласился Земских. — То есть понятно, что явная клиника у человека, но если другим не вредит, а помогает, то пуркуа-па. Спасибо, товарищ подполковник.
— Звони, если что, — благодушно сказал Лепехин и снова оживился: — А если рыженькую ту встретишь, привет от Тихохода передай. Она поймет. Ну и телефончик мой подсунь, а? Мы сейчас далеко-далеко, но сам понимаешь, земля круглая, звезда красная, посадка мягкая. Всякое бывает, а, капитан?
— Так точно, — покорно согласился Земских, еще раз поблагодарил и с облегчением повесил трубку.
И некоторое время задумчиво разглядывал древнюю карту, полученную от Гордого, рисуя пальцем курс самолета и пытаясь понять, в чем может быть интерес пассажира.
Серега в это же время стоял в темной-претемной комнате, безо всякой задумчивости разглядывая грязный дощатый пол и раскатившиеся по нему длинные стальные трубки. Страх сменился гневом, в основном на себя, труса жалкого. Серега, помяв, решительно отшвырнул край широкой, как пододеяльник, но очень плотной ткани, отмотавшейся от длинного свертка под окном, и двинул с досмотром дальше, чуть покачнувшись. Ноги были ватными, во рту пересохло, а сердце бухало везде, от кроссовок до макушки, заглушая и гудение мух, и жужжание фонарика, и, наверное, проход танковой колонны, случись он в этот миг.
Дальше была еще более темная и такая же нечистая спальня с узкой незаправленной койкой и древней табуреткой рядом. Серега брезгливо, двумя пальчиками, поднял шерстяное одеяло казенного типа, неровную подушку с малоразборчивым штампом на углу, потом прорванный комковатый матрас. Ни под ним, ни под подушкой или сетчатым основанием койки ничего интересного не было — только барханы пыли вокруг островков мелкого сора.