— Здоров, Эрнст Георгич. Ну а кто еще. Да по-разному, но не так регулярно, как хотелось бы. Ну да. Не для этого, да. Ну, к делу так к делу — только давай сперва ты мне расскажешь, а потом я тебе. А вот про что: Эрнст, что у вас там со вспышками странных болезней, а заодно со случаями бешенства? Особенно лисы интересуют.
Еще через полтора часа утомленная Валентина, сидя перед нетронутой тарелкой с ужином, рассказывала обеспокоенному Сереге о том, что Андрюха госпитализирован, но с ним ничего страшного:
— Завтра, думаю, выпустят, самый край послезавтра. А и дольше полежит — ничего страшного, и сам целее будет, и других ребят ни в какую авантюру не втравит.
— Да какую авантюру, — уныло протянул Серега.
— Уж вы придумаете. Карьер, тарзанка, прыжки без парашюта. Давай уж это лето без болезней, переломов и вывихов переживем, а? Хотя бы попробуем.
— Попробуем, — так же уныло согласился Серега.
В тон ему за стенкой вполголоса провыл Рекс: голос и запах хозяев доносились до курятника через открытое окно.
— Молчи, симулянт, — устало сказала Валентина. — Да, можешь не беспокоиться на его счет, нормально вроде все. Анализы, во всяком случае, хорошие.
Серега немедленно взвился:
— Здоров, да, точно?
— Неточно пока, в том и дело. Еще денек его для полной уверенности лучше бы подержать на карантине. Но да, здоров, судя и по анализам, и по голосу. Вон как разоряется.
Рекс старательно продемонстрировал широту вокального и эмоционального диапазона.
— Господи ты боже мой, — сказала Валентина, тяжело поднимаясь. — Пусть потомится еще. Не выпускай, понял? Завтра вечером с работы приду — посмотрим на его состояние, чтобы уж наверняка. Вот и Андрейка твой…
Она махнула рукой и убрела в спальню, не договорив.
Следующим вечером Валентина не выпустила Рекса, вернувшись с работы, не посмотрела на его состояние, да и с работы не вернулась. Потому что не ушла туда.
Утром Серега проснулся задолго до материнского будильника, в самом начале седьмого, от горестного воя Рекса. Пес стоял, уткнувшись мордой в сетку, заменявшую курятнику переднюю стенку, и тоскливо выл, закатив глаза.
Заткнуть его у высунувшегося в окно по пояс Сереги не получилось ни шиканьем, ни уговорами, ни строгим окриком.
Увидев, что за забором возникла готовая к скандалу Антоновна, Серега поспешно вполз обратно в комнату и горестно задумался. Выбор был прост: будить мать, которая разозлится, но угомонит Рекса одним движением брови, или ждать, пока мать разбудят вопли Антоновны, отчего она разозлится куда сильнее. Серега шепотом обругал Рекса и побежал к материнской комнате, лишь теперь удивляясь тому, что мама сама до сих пор не восстала с постели для наведения порядка.
— Мам, — нерешительно сказал Серега, стукнувшись в дверь. — Мам, прости, пожалуйста…
Он замолчал и прислушался. Сердце тяжелым мокрым комом рухнуло в пятки.
Нет, подумал он решительно и очень убедительно, нет, не может быть, мне просто показалось, я даже входить не буду, это фигня какая-то, так не бывает.
Серега вошел и заорал:
— Мама!
Ему не показалось.
Валентина корчилась на постели, неудобно вытягивая подбородок к плечу, и хихикала, не открывая глаз. Знакомым уже жутким образом.
«Хэ. Хэ. Хэ».
На взлет. Применение средств химической защиты
В скорую Серегу не пустили.
Он пытался прорваться сперва молча, даже немо, потом бормоча что-то сквозь слезы, которых все еще стеснялся, потому отворачивал лицо, добавляя, наверное, невнятности бормотанию — а его мягко отстраняли, жестко отпихивали, разок даже ухватили за плечи, и кто-то наглухо замотанный в белое и зеленоватое присел перед ним и что-то говорил очень убедительно и по-доброму, делая паузы, чтобы Серега понял и кивнул. Серега кивал, но не понимал совершенно ничего, кроме того, что маму увозят, его не берут, а лекарства кончились.
Ничего, кроме этого понимания, сырого и отчаянного, в голову не лезло, хотя какие-то слова, сказанные, наверное, человеком в белом — Серега даже не понял, дядькой или тетькой, — и, наверное, не раз, прицепились снаружи и упорно пытались просочиться оттуда, где шум и мелькание, туда, где сознание.
Серега напрягся и осознал. «Все нормально». Вот что этот дядькотетька говорил: «Все нормально». Маму увозят, Серегу не берут, а лекарства кончились — и это называется «Все нормально».
Он попробовал повторить вслух, подряд и не отворачиваясь, но скорая рыкнула, выбросила гадостный выхлоп и уехала. Серега смотрел ей вслед, так и тиская смятый штатив, в котором не осталось ни одной пробирки. Потом вытер лицо плечом — в рубашке, оказывается, хотя Серега совершенно не помнил, когда успел одеться, а тем более сбегать к тайнику с кофром, — обернулся и нашел глазами Райку.