От изумления он даже не попробовал увернуться от булыжника, который подобрал и метнул в его сторону пацан. Впрочем, тот явно целился мимо караульного: булыжник угодил в соседнюю створку, которая загудела немного другим тоном.
— Тебя в натуре шмальнуть, что ли? — устало спросил Доскин.
— Сабитова позови, — сказал пацан и нагнулся за следующим булыжником.
Доскин рванул к нему, практически уверенный, что теперь-то успеет пендануть хотя бы разок, — но пацан умудрился заметить и отбежать, а главное, гад такой, попасть в ворота даже с такого расстояния. Причем камень свистнул, кажется, вплотную к уху Доскина.
— Да откуда ты взялся такой, — пробормотал Доскин, с бессильной злобой наблюдая за пацаном, который деловито набирал в подол рубахи новые булыжники.
Их на обочине было немало. До смены караула точно хватит.
Положение было идиотским и безвыходным. Устав гарнизонной и караульной службы не велел отходить от КПП, а накопленный за последние минуты опыт беспощадно указывал, что догнать пацана все равно не получится, потому что тот бегает быстрее. А прапорщик Совпель, застав эту комедию Гайдая, устроит Доскину сладкую жизнь до самого дембеля. Если Доскин, конечно, раньше мелкого придурка не пристрелит. Ну или себя.
Стрелять Доскин ни в кого не хотел. Поэтому сдался.
Не сразу, конечно. Сперва он еще немного поугрожал, учинил несколько внезапных атак в надежде сцапать гаденыша и даже метнул пару камней — не булыжников, помельче. На сдачу, так сказать. Пацан увернулся и ответил, скотина такая, бойко и веско: так, что ворота заревели, а Доскин едва не заревел громче них. Во всех смыслах, и глоткой, и глазками. Чтобы не зареветь, ефрейтор шепотом выругался, неубедительно сплюнул и сказал:
— Хрен с тобой, баран упрямый. Попробую найти капитана. Пусть он сам с тобой разбирается.
Пацан кивнул и поспешно вытер глаза. Похоже, он все это время заливался слезами, а Доскин слишком кипел от злости и возмущения, чтобы заметить. Ему стало малость неловко, но показывать этого не следовало, поэтому ефрейтор спросил предельно сурово:
— Что сказать-то капитану?
Звонок застал Сабитова в четвертом ангаре. Ангар был запущен, если не сказать загажен, потому что явно использовался солдатиками для того, чтобы сачкануть от работы или просто скрыться от всевидящего глаза прапора.
Подобный досуг редко оставлял после себя целыми даже бетонные блоки, не говоря уж о стеклах или сколь-нибудь сложной технике. Но древний, как бы не пятидесятых годов, телефонный аппарат, привинченный рядом с распределительным щитком у входа, оказался исправным и пронзительным.
Сабитов не обращал внимания на визгливый звонок, который раз за разом раскатывался по пустым объемам ангара только для того, чтобы максимально уязвить барабанные перепонки случившихся внутри военнослужащих.
Военнослужащие в лице двух техников были слишком заняты установкой в штатное положение несущей рамы поваленного и покореженного, но с виду вроде рабочего подъемника. Сам капитан, не жалея ботинок и тщательно сшитых суставов, приподнимал и подталкивал конструкцию из грязного и замасленного угла. Никаких звонков он, естественно, не ждал. Один из техников дернулся было на звук, но Сабитову не пришлось даже рыкнуть «Держать!» — тот сам все понял и усердно закряхтел, покрепче вцепившись в среднюю стойку.
Можно было подогнать к ангару уазик и поставить подъемник на четыре кости с помощью троса, но вроде и так получалось — кабы не отвлекали еще.
Телефон надрывался, замолкал и продолжал орать еще назойливей, так что Сабитов твердо решил, как только освободятся руки, приложить их к макушке телефониста хотя бы в переносном смысле. На этой мысли зуммер испуганно заткнулся, и Сабитов о своих хищных планах сразу забыл.
С третьего раза они почти поставили подъемник, но для завершения не хватало микроусилия. На волосинку, подсказал Сабитову голос, который он велел себе не вспоминать, тем более на службе. Сабитов скрипнул зубами и вытолкнул двутавровый швеллер перекладины, как штангу. Подъемник на миг застыл в неустойчивом равновесии, как монетка на ребре, и тут неясный топот за воротами, нараставший некоторое время, стал ясным и грохочущим, в ангар влетел взмыленный рядовой и застыл, вглядываясь в темный угол под нестойкими ногами подъемника.
— Товарищ капитан! — сказал он одновременно громко и нерешительно.
— Вас…
Один из техников оглянулся на голос, подъемник переступил на полу со звонким цоканьем и решительно повалился на Сабитова.
— Боец, держать! — прошипел он, чувствуя, как ребра швеллера продавливают ладонь до запястья, а запястья, локти, плечи и колени хрустят, собираясь, как звенья телескопической антенны, швы вспыхивают лютой болью, и подошвы ползут по скользкому замасленному полу, и если проползут еще полшага, жесткость конструкции поломается и подъемник рухнет, разрубив капитана на две-три части, да и второго техника покалечит.