Кроватей в палате было две, и человека два. Один, незнакомый, здоровенный, в костюме наподобие сабитовского, сидел на табуретке у изголовья. Вторым человеком, лежавшим на кровати у окна, была, очевидно, Валентина. Она тоже казалась незнакомой, худой, а в некоторых неожиданных местах — под глазами и в области шеи, — наоборот, распухшей так, что кожа поверх блямб и валиков натянулась, поигрывая острым зеленоватым блеском. И лежала она изломанно, не как человек, а как поваленный памятник, так, что кислородная маска и разнообразные трубки были прилажены не сверху, а с причудливых флангов.
Здоровенный человек медленно развернулся к Сабитову, явно собираясь сказать что-то грозное, но то ли фрагмент форменных брюк, торчавший между ремешками костюма и бахилами, то ли какая иная причина заставили его передумать. Он тяжело поднялся и молча вышел из палаты.
Сабитов, поколебавшись, сел на освободившийся табурет. Табурет качнулся, и вместе с ним качнулась палуба, на которой Сабитов никогда не был, и зазвучала далекая дурацкая музыка, которой он не слышал, но догадывался, что это какой-то эстрадный сироп, который вечно гоняют в бодрых радиопередачах типа «С добрым утром!» и на любых массовых мероприятиях, не привязанных к красным дням календаря.
Огромный теплоход шел к полыхающему солнцу по огромной реке, которую Сабитов видел только на фотографиях, — и вспоминать их он не хотел, а не вспоминать не мог. Внизу играла серебряными отблесками стальная вода, по сторонам очень медленно ползли низкие берега, реденько усеянные светлыми многоэтажками, впереди медленно вырастал черный мост, похожий на общипанную сороконожку, а вверху неподвижно распростерлись несколько чаек, высматривавших, не сбéгал ли кто-нибудь из пассажиров в ресторан за хлебом. Пассажирам было не до чаек: они болтали, смеялись, бродили по верхней палубе или сидели в раскладных шезлонгах, уютно закутавшись в пледы и платки, и любовались водой, берегами и мостом, к которому подползал бесконечный грузовой поезд.
— А теперь мы узнаем, кто из нас самый ловкий! — прокричала очень ярко одетая девушка, окруженная стайкой детей.
Дети загалдели, показывая готовность обнаружить в себе и это преимущество. Лишь одна из них, полноватая девочка лет девяти в джинсовом костюме, разочарованно фыркнула и покосилась в сторону шезлонгов. Оттуда, откинув край пледа, ее поманила очень красивая женщина. Девочка с облегчением побежала к ней, гневно отвергла безмолвное предложение усесться матери на колени и пристроилась рядом. Они обнялись и принялись шептаться, посмеиваясь и поглядывая на детей, которых массовица-затейница выстраивала в две куцые шеренги. В ответ на вопрос матери девочка фыркнула еще раз, теперь пренебрежительно, и завертела головой. Приложив ладошку козырьком к глазам, поизучала чаек, рассмотрела берег за ближайшим бортом, затем мост, по которому уже деловито стучал длинный состав с углем, повернулась к носу и спросила:
— Мам, а кораблик под мостом пролезет?
— Конечно, — уверенно ответила женщина, бегло глянув на мост с явным намерением отвернуться к чему-нибудь более увлекательному.
Она вправду отвернулась, но глаза от моста оторваться не смогли. Мост растянулся на половину мира. Его нефтяная тень, лежавшая на воде, уже надкусила нос теплохода. Тень казалась огромной, а сияющий проем между пролетами, в который нацелился нос, выглядел заниженным, как планка в спортзале начальной школы.
— Конечно, — повторила женщина еще увереннее и, сама не заметив, очень крепко обняла дочь. — Капитан же знает — поэтому он и капитан.
Публика вокруг все громче обсуждала тот же вопрос — кто серьезно, кто со смехом, также все более громким и нервным. Несколько человек поспешно направились к трапам. Женщина, обнимавшая девочку, дернулась следом, но запуталась в пледе и принялась срывать его с себя и дочери, досадливо бормоча.
— А теперь главная часть испытаний: берем друг друга за руку и бежим к лестнице! — скомандовала массовица-затейница. — Раз!
Тень моста накрыла верхнюю палубу.
— Два! — крикнула девушка.
Ее голос утонул в страшном звуке удара, от которого пассажиры покачнулись, а то и повалились на палубу, а теплоход дрогнул всей гигантской тушей, но продолжил медленно ползти вперед под нарастающий скрежет, вой и крики.