— На карте, конечно, шиш, — отметил капитан.
— Даже сопок этих нет, — сказал Загитов. — Пустыня и сухая степь до Хайлара. Сопки через десять километров начинаются, и сильно восточнее.
— И колодцев никаких, — задумчиво напомнил Баскаков. — А пастухи, ты говоришь, туда ходить не велели.
— Подземные черти на мертвых лошадях, — подтвердил Загитов.
— На гниющих, — поправил снайпер Отуков, не открывая глаз.
Он, как всегда, дремал, распростершись на заднем диване «виллиса»
гигантской тряпичной куклой с чайника. Винтовка, замотанная в ветошь, смотрелась как его малость причудливо закинутая рука или нога.
Водитель Ларчиев, юный, носатый и ушастый, завертелся юлой. Баскаков, кажется, слышал дробь, издаваемую коленом водителя в ожидании команды.
Загитов, коли так, услышал ее определенно, но не стал одергивать бойца при командире, а начертил, не отрывая бинокля от глаз, свободной рукой быструю загогулину перед животом, и Ларчиев унялся и собрался.
— Ладно, — сказал Баскаков. — Разведайте, что там, только тихо и нежно.
Слышьте, фонтан «Дружба народов», приказ ясен?
— Обижаете, товарищ капитан, — ответил Загитов, проворно садясь, и Ларчиев прыгнул с вершины тем же рычащим манером, что минуту назад запрыгнул на вершину Харцевич.
— Воспитал Бастер-Китонов, — проворчал Баскаков. — Всех чертей распугают.
— А что я-то, товарищ капитан, — возмутился Харцевич, пытаясь не улыбаться. — Эти сопляки сами кого хошь научат, Ларчиев мотор перебирает быстрей, чем я карабин. Их там в ремеслухе туго учат, я так понимаю.
— Учат всех одинаково, а вот учатся все по-разному, — ответил Баскаков, переводя взгляд с часов на «виллис» разведчиков — тот уменьшился до точки, которую слизнула черта горизонта. — Но только у тебя, Харцевич… Так.
Слышишь?
Он вскинул бинокль.
— Никак нет, товарищ… — начал Харцевич и оборвал себя: — Да. Взрывы.
Черта горизонта на миг стала цветной и снова сгустилась. За горизонтом, стало быть, вскинулись взрывы или всполохи пламени.
— К бою! — крикнул Баскаков, повернувшись к колонне.
Уловив, что команда принята и пошла к хвосту, капитан шагнул назад, плюхнулся на заднее сиденье и едва успел дернуть пальцем в направлении сопок, как «виллис» бешеной кошкой скакнул к трассе. Выждав, пока колеса встанут на асфальт, Баскаков разжал мертвый хват, которым удерживал себя в машине, встряхнул кистями и принялся расчехлять зенитный пулемет, установленный сзади на турели. Утром пулемет спас отряд от пике явного смертника: капитан умудрился попасть в боезапас, самолет взорвался в воздухе и падал в барханы частыми, но далекими фрагментами.
Когда колонна выбралась на дорогу целиком, над сопками уже поднимался жирный черный дым.
За сопками дым торжественно затягивал все небо, а стрекот автоматов и пулеметов, а также почему-то надсадное конское ржание прорывались даже сквозь рев мотора и свист ветра в ушах.
Пустыни здесь уже не было, была окольцованная сопками и явно искусственными насыпями долина, неожиданно зеленая и даже цветущая.
Асфальтовая дорога рассекала долину, упираясь в четырехметровые ворота. От ворот в обе стороны расходилось трехрядное заграждение из колючей проволоки, за которым гремели взрывы и раздавались странно, по-игрушечному звонкие очереди. Они звучали дергано и неравномерно, будто подпевая основному солисту — пулемету, бившему с вышки у ворот.
Заметив «виллис», пулеметчик в несколько движений развернул ствол к дороге. Пулемет заголосил басовитее. Пули со стоном ударили в асфальт, гулко — в дерн справа и слева от машины, и опять в асфальт.
Ларчиев отчаянно крутил руль. «Виллис» умудрялся проскакивать между очередями, но пулеметчик был хорош: новая очередь брязнула перед самым носом джипа. Загитов, вцепившись одной рукой в край ветрового стекла, другой в сиденье, внимательно следил за Ларчиевым и за Отуковым, который растопырился на заднем сиденье, ловя пулеметчика в прицел.
— Тормозни, — негромко сказал Отуков.
Загитов скомандовал:
— Стоять!
«Виллис» резко остановился. Разведчиков бросило вперед, потом назад.
Винтовка сухо щелкнула, и Отуков, проворно убрав ее на колени, так же негромко сказал:
— Поехали.
Разобрать его голос было невозможно: пулемет рокотал бесконечной очередью. Ларчиев, досадливо сморщившись, глянул на Загитова. Тот кивнул.
«Виллис» рванул к воротам, не обращая внимания на японского пулеметчика, который так и давил на спуск, сползая на дощатый настил гнезда. Грохочущий ствол постепенно задирался к слепящему даже сквозь дым солнцу. Пулеметчика солнце не слепило: один глаз у него закатился, вместо другого возник кровавый сгусток.