Коновалов пожал плечами.
— Никакого «потом» еще нет, только «сейчас». Наблюдаем, пытаемся облегчить состояние. Пока не получается.
— А лечить не пробовали? — поинтересовался Сабитов.
Коновалов неподвижно смотрел на него. Сабитов потер загривок, в который, кажется, насыпалось полкило талька из костюма химзащиты, жестом показал, что был неправ, и спросил как мог мягко, но деловито:
— А этот единственный, который выздоровел, как умудрился?
— Выясняем. Может, вопрос в молодости и другом гормональном фоне, это подросток. Может, другой способ заражения. Может, вообще другая болезнь со схожей симптоматикой.
Сабитов покивал, соображая, ничего путного не сообразил и брякнул то, что давно напрашивалось:
— Товарищ майор медслужбы, а это не оружие часом?
Коновалов, поколебавшись, признал:
— Не исключено. Лис могли и специально разносчиками сделать.
— Прекрасно. По нам применено оружие, а мы наблюдаем и ждем, пока все передохнут?
— Я доложил руководству, — с усталым раздражением признался Коновалов. — Трижды. Мне приказано продолжать наблюдения и докладывать об изменениях.
Сабитов кивнул, глядя майору в глаза, надел фуражку, козырнул и удалился.
Целое утро Райка занималась все более причудливыми делами. Она вымыла полы, протерла электроплитку и листья цветов, которые такое позволяли, опрыскала остальные из пульверизатора, пересадила две фиалки в горшки попросторней, намешала подкормку на месяц вперед, хотя вообще-то в «Нашем саде» такое не рекомендовали, а еще сплела и растянула держатели для декоративного винограда и лимонника, чему баба по каким-то замысловатым причинам сопротивлялась с осени — а теперь вот велела сделать, да погуще.
Едва Райка, управившись с очередным заданием, подходила к двери или к окну, баба набегала с новым поручением: перебрать картошку в погребе и лук, грустно теснившийся в старых чулках, просеять зажучившуюся, кажется, муку и распустить сто лет назад продранные шерстяные носки. И не было этому конца.
Зато хоть причина была вполне прозрачной. А стала и четко объясненной, когда Райка, разминая поясницу после возни с нитками и иголками, каковые требовалось распутать и разложить по обломанным гнездам старой пластмассовой шкатулки, замерла у окна.
За окном неприкаянно бродил по своему дворику Серега. То есть он сперва отнес к курятнику здоровенную миску с чем-то — понятно с чем, овсяной кашей на куриных головах и лапах из бачка, стоящего в погребе, — и Рекс принялся ругаться из-за того, что братан где-то шлялся, а теперь еще и не кормит, потому что еда, видите ли, должна прогреться на солнышке. Братан, не обратив на него внимания, проволочил ноги к калитке, постоял там лицом на юго-восток, куда утром увезли тетю Валю, пошаркал к дому, замедляя шаг, да так и замер, будто потеряв разбег, силы и смысл, на полдороге с безвольно висящими руками.
— А ну-ка отошла оттуда! — гаркнула баба, появляясь из кухни, откуда все гуще распространялся запах жареных карасей, выменянных у кого-то в сыром, понятно, виде. — Нечего пялиться! Иди-ка лучше!..
— Куда? — выждав секунду, зло спросила Райка.
— Куда-куда… Делом займись, куда!
— Да что ты меня дергаешь все время! — крикнула Райка, пытаясь не заплакать. — Я тебе эта, машинка, что ли, по разным углам гонять, только чтобы ездила, а не стояла, а зачем, непонятно?! Дергаешь, сама дергаешься, все нервы уже измотала, я уж не говорю, что руки все стерла и спина болит!
— Я ей нервы?! — начала баба, почти с восторгом набирая полную грудь воздуха для обстоятельного возражения на весь поселок.
Райка сжала кулаки и растопырила локти.
Баба медленно и с легким присвистом, как во сне, выпустила изо рта воздух и побрела, бормоча, в свою комнату. Бормотала она почти неслышно, но не для Райки, которая давно привыкла ловить и опознавать даже шорохи и ультразвук.
— Потому что боюсь за тебя, балду таку, — бормотала Антоновна, дошаркивая до кровати, плюхаясь на нее со скрипом и с таким же скрипом принимаясь плакать, шмыгать, сморкаться и сопеть, не прекращая бормотания:
— Потому что никого у меня во всем мире не осталось, кроме тебя, балды такой, кровиночки моей, и я тебя, балду, тебя, кровиночку единственну, уберегу, дочь не смогла, а тебя всяк уберегу, хоть сдохнуть для этого придется, хоть всех перебить, да хоть весь мир взорвать, поняла?
— Поняла, — шмыгнув, сказала Райка, уже некоторое время стоявшая рядом, с чуть меньшим скрипом присела рядом и обняла бабу.
— Что опять ты там поняла, балда? — спросила баба, отворачивая зареванное лицо. — Что ты вообще понять…