Это было тяжко и тупо. Если бы шпионский преступник поджидал группу захвата со шпионским беззвучным автоматом или хотя бы ядовитым шприцем наперевес, топор, наверное, не помог бы — особенно происходи дело в полумраке, которым Сереге запомнилось шпионское логово. Но теперь сиротливая лампочка на кривом проводе горела, тускло освещая комнату и шпионского преступника, который никого не поджидал.
Шпионский преступник, пригорюнившись, сидел за столом с грязной посудой, вцепившись в расписанную красными птичками кружку, которую здесь называли бокалом. Он был пьян и уныл.
На шумное явление группы захвата Гордый отреагировал запоздало и странно. Он неспешно поднял голову, повел мутными глазами по гостям и пробормотал:
— О, экспресс-доставка. Родной, у тебя в треке ошибка, я топор не заказывал.
— Константин Аркадьич, мальчика тоже везем? — спросила Тамара, прижимая запястье к упакованному в прорезиненный капюшон лбу, чтобы удержать пот.
Удержать его было невозможно. Пот все равно, щекоча, пробирался сквозь брови и резиновую оправу защитных очков к ресницам и глазам, заставляя моргать и щуриться. Спасибо хоть габариты начальника госпиталя не позволяли спутать его с кем-то из других упакованных в химкостюмы медиков, деловито грузивших пациентов в пазик.
— Нет, — помедлив, сказал Коновалов. — Он, считай, здоровый, нужды в транспортировке нет. Здесь донаблюдаем.
— Так лучше в области и понаблюдать, может, подскажет чего. Аппаратура и спецы там все-таки…
— Нет, — резко повторил Коновалов. — Тамара, пацан живой и здоровый, а ты его предлагаешь посадить в самолет с больными, который еще не знаю…
Замолк он еще резче и показал Тамаре, чтобы возвращалась к карусели каталок. Ее потеющий в прорезиненной кожуре персонал бережно, но все равно ужасно громко крутил между палатами и тарахтящим у самого крыльца пазиком.
Тамара все-таки спросила:
— Вы думаете, возможно повторное заражение?
Коновалов странно смотрел на нее через запотевшие очки. Тамара поняла это как начальственный укор, качнулась в сторону палат, но, вдруг сообразив, начала, надеясь, что сообразила неправильно:
— Или вы думаете, что самолет могут счесть угрозой и…
— Тамара Марленовна, я сам с ними полечу и по итогам все расскажу, — мягко перебил ее Коновалов. — Возвращайтесь к работе, пожалуйста, времени нет.
Тамара медленно сделала шаг в сторону, безуспешно попыталась поправить волосы и слепо побежала к двенадцатой палате, из двери которой никак не могла выехать каталка, потому что судороги разворачивали Рачкова поперек проема.
Никуда Коновалов не полетел — Сабитов его даже в автобус не взял.
Они недолго и негромко, но люто поругались у дверей, а толку-то. Пазик — ничего крупнее не нашлось, за этот-то завхозу спасибо, и спасибо, кстати, что обычный пассажирский, а не санитарный, в котором можно перевозить лежачих больных, зато втрое меньшим количеством, — действительно был забит под завязку, и это еще без Рачкова, которого как несидячего предстояло впихнуть и везти, не снимая с носилок. И не отцепляя от них, потому что Тамаре во избежание травм дергающегося и надсадно кашляющего пациента пришлось сбегать за вязками — дополнительно к тем, которыми пациентов фиксировали на сиденьях пазика. А у самолета, как известно, есть дополнительные ограничения вместимости, связанные не только с габаритными размерами, но и с весом. Коновалов выделялся по обоим пунктам, стало быть, при прочих равных лучше было обойтись без него. Тем более при решении вопросов жизни и смерти. Не его, Коновалова, смерти.
— Капитан, со мной борт хотя бы сбить не посмеют, — прошипел он в резиновую выпуклость, прикрывающую ухо Сабитова, в качестве последнего аргумента и тут же оглянулся, не слышит ли кто.
Никто не слышал: на площадке перед госпиталем висела звуковая каша из топанья и цоканья каблуков, дребезжания тележек и шуршания сумок с питательными растворами, а из салона нескончаемо, многообразно и нестройно вываливалось «Хэ. Хэ. Хэ».
Всем было не до него.
Сабитов прогудел из-под противогаза не очень внятно, но как-то небрежно:
— Решат сбивать — собьют хоть с секретарем обкома. Решат не сбивать — тем более, товарищ майор, без вас обойдемся.
— А в самолет ты всех в однеху перекидаешь?
— Солдатиков припашу. Товарищ майор, командуйте завершение погрузки, времени нет.
Коновалов некоторое время смотрел на него, соображая, дразнит его капитан, повторяя последнюю фразу, сказанную майором Тамаре, или так вышло случайно. Сообразил он только, что это не имеет значения, потому что ничего больше не имеет значения, кроме времени, которое и есть жизнь, и эта жизнь тикает, капает и истекает, у конкретных двадцати трех человек истекает, пока начальник госпиталя соревнуется в полемических упражнениях.