— Прибыли, — сказал Викторыч, заглушив мотор и последнюю секунду полюбовавшись фотографией полуголой красотки, которая возникала при включении и выключении экрана. — Подъем, товарищ начальник.
Гордей потянулся, не открывая глаз, и проканючил:
— Ну ма-ам, ну еще пять минут.
Викторыч ухмыльнулся и полез за документами, которые следовало отметить и проштемпелевать в диспетчерской. Гордей, вздохнув, сел, с силой растер лицо и сообщил:
— Говорила мама, не ходи в инфекционисты, иди в стоматологи. Зубков у каждого человека тридцать два, болят постоянно, до смерти не доводят: будут, сынок, тебе и деньги, и почет, и выходные. Нет, дурак такой, начитался нонфикшна, полез человечество спасать. Сижу теперь — где мы, в Первомайском?..
— В Первомайском.
— В жемчужине дальневосточной нетронутости, райцентре Первомайский, в разгар субботы, для одних священной, для других оттяжной, только для нас рабочей — и будет у нас этих суббот…
— Но человечество-то спасаешь? — то ли спросил, то ли напомнил Викторыч.
— Ну как человечество. Ма-аленькую часть. Не ковид же, не Эбола и даже не эпидемия — так, штамм резвится, пока не задавили. Задавим, чо. Если свежие результаты местной лечебницы корректны, можем сегодня и закрыть вопрос. Оборудование у них позволяет, я спросил. Это, Викторыч, представляешь…
— А машина в оборудование входит? — поспешно, пока Гордей не начал очередной научный экскурс, спросил Викторыч. — Или опять сам добираться будешь?
— Доберусь уж, тут пёхом-то, — Гордей глянул на экран смартфона, — двадцать минут пёхом. Главное, чтобы ждали и образец наготове был.
Действующее вещество я вроде нащупал, так что…
— Так что защупаешь сегодня по-взрослому — и будет тебе слава, почет и Нобелевка.
— И будет мне премия в пол-оклада и дальнейшая безвестность. Никто и не узнает о том, что в ряде районов никем не вспоминаемой области успешно подавлена вспышка лисьего бешенства, которая могла распространиться на людей, кабы не мужество, стойкость и высокий профессионализм завлаба областной санэпидстанции бла-бла-бла. Хорошая работа не считается оперативным поводом.
— А плохая? Ай, блин!
— О-о, — протянул Гордей, рассеянно наблюдая, как Викторыч, изогнувшись, ныряет себе в ноги и рыщет по щелям в поисках любимого ножика, в который раз выскользнувшего из кармана. — Только плохая работа, считай, и кормит всех, кого не губит. Вот если бы прощелкали начало вспышки, если бы довели до десятка зараженных, а тем более эпидемии, а тем более с летальными, а потом бы еще пару врачей заразили, и чтобы карантин, и боссы из Москвы с мужественными рожами прилетели, и пять чиновников объявили бы, что берут ситуацию под личный контроль, чтобы на местах все от ужаса вообще перестали что-либо делать, чтобы не сделать неправильно, — о-о, вот тогда бы все СМИ и блогеры всего мира трубили бы, и звенели, и лепили селебрити из тех, кто понаглее.
— Так и будь понаглее, — предложил Викторыч. — Пусть болезнь херакнет — ну, чисто символически. Все запаникуют, и тут появляешься ты, весь в белом и с лекарством. А?
— Тебе, Викторыч, не в санавиации работать, а в дорогом пиар-агентстве.
«Макиавелли и косплееры», — сказал Гордей и вдруг, почиркав по экрану, сунул его пилоту под нос. — Вот, смотри. Это лисы по бешенству. Это люди. Им, Викторыч, хреново очень, хотя самую жесть им по симптоматике медикаментозно снимают все-таки. А теперь представь, что таких десятки или сотни.
— И все кусаются, — подхватил Викторыч, который пытался бодриться вопреки бледности и явно потрясенному виду.
— Для этого совсем не обязательно… — начал Гордей, вздохнул, отстегнулся и постучал по заблокированной дверце со своей стороны. — Пошли уже, а то в диспетчерской решили, небось, что мы тут диверсию готовим.
— Пошли, — с облегчением согласился Викторыч, разблокируя дверь. — Завтра последняя точка, вылет в девять?
— Да, все по плану. Если что, наберу. Отдыхай, Викторыч. Недолго мучиться осталось. Завтра вечером дома будем.
Гордей, подхватив кофр из багажной ниши, выскочил в жару, свирепую не по-июньски. Он со второго раза захлопнул совсем разболтавшуюся дверь и зашагал к древнему зданию аэровокзала, где прибывших все-таки ждали: стоявшая в тени козырька крупная женщина отсалютовала и вернулась в позу терпеливого встречающего. Больше встречать ей было некого: самолетик санитарной авиации оказался единственным объектом на летном поле.
Следующим утром Гордей, пройдя бессмысленные, но неизбежные церемонии досмотра, добежал до самолетика минут за пятнадцать до условленного срока. Но Викторыч уже восседал за штурвалом, лениво озирая то поле, то небо.