Он сумел смыться от ласкового собеседника, пока тот не вызвал подкрепление, и с тех пор зарекся что-нибудь хвалить или ругать.
Число зароков быстро росло.
Сказали «творят что хотят», и он перестал хотеть и творить.
Сказали «больно умный», и он перестал быть умным.
Сказали «молод еще советы давать», и он перестал молодо выглядеть и давать советы.
Сказали «нормально ешь-ка», и он перестал есть на людях.
От веганства удалось не отказаться, более того, оно здорово спасало его и на первых порах, и потом. В Советском Союзе предпоследнего периода выживать веганам было проще, чем мясоедам, — хоть и не веселее, конечно.
Ему и без нужды в вечно дефицитных мясе и колбасе не хватало не то что многого — а буквально всего. Ладно бы только еды и питья, которые были дрянными, непривычными либо отсутствовали — в широченной гамме, закрывающей более-менее все его гастрономические интересы: от тофу, хумуса, зелени и нормальных овощей до пива, чая и, естественно, кофе.
Здесь почти не было нормальной одежды: все потели в нейлоне, лавсане и шерсти, потели и не мылись, банный день раз в неделю.
Почти не было удобной обуви — и ступни посетителей бани напоминали назидательные фотки балерин без балеток.
Совсем не было хорошего парфюма и шоколада, фисташек и кешью, манго и авокадо, пиццы и бургеров, фалафеля и хумуса, соевого соуса и кетчупа, любимых фильмов, сериалов, книг и музыки, компьютеров, телефонов и игровых приставок, автомобилей и электросамокатов, психотерапевтов и щадящей стоматологии, мессенджеров и соцсетей, банков и интернета.
Ничего важного и нужного не было.
И никто, кроме него, этого не понимал и понять не мог.
Они жили от гудка до гудка, от звонка до звонка и от зарплаты до зарплаты, много курили, страшно пили, толкались в бесконечных очередях за дефицитом и чем угодно, разговаривали агрессивно и охотно орали на знакомых и незнакомых, совершенно не желая их понимать, из иностранных языков знали только «хенде хох», всё активнее перелезали в идиотские клеши и рубашки при воротниках величиной с Ямальский полуостров и отпускали бакенбарды — ко все более куцым платьям у него особых претензий не было, зато перманентная завивка вместо высоких бабетт и похожие на фингалы голубые тени вместо стрелок бесили, — к тридцати годам толстели и ставили железные, а с особой гордостью — золотые зубы, лысели и делали второй аборт, к сорока становились пожилыми и сердечно недостаточными, мечтали об изолированной квартире, югославской стенке, чешской люстре, итальянских сапогах и дубленке как у вон того актера, и чтобы дети поступили, сын не сел, а дочь не залетела раньше срока, и умирали, не совершив большинства мечтаний.
Это городские. Деревенские, те, что помоложе, мечтали уехать в город, а те, что постарше, ни о чем уже не мечтали, а просто устало тянули лямку.
Нельзя понять что-то, не данное нам в ощущениях, представлениях и воспоминаниях. Особенно если ты материалист. А тут почти все называли себя материалистами, хотя и жили в адском вареве баек, мифов и бабкиных рассказов.
В мире, где «вот те крест» с детства считалось диким суеверием, а «держусь за звездочку» — возвышенным реализмом, экран телевизора прикрывали кружевной салфеткой, чтобы не выгорал и не облучал, и массово верили в чушь про то, что от смешивания сырой и кипяченой воды будет понос, от поедания шелухи семечек, виноградных косточек или оболочки семенной камеры яблока — аппендицит, от вишневого варенья с косточками — отравление синильной кислотой, от альбедо мандаринов, которые в продажу-то поступали раз в год, — заворот кишок, а от подтирания зада газетой — рак.
Рак и канцерогенные вещества считались угрозой похуже атомной бомбы, и особенно боялись его люди, которые окружили себя асбестовыми плитами, сливали в реки и озера, включая Байкал, тонны яда и засыпали поля гербицидами и пестицидами.
Рак они лечили прополисом, мумиё и чайным грибом, простой герпес — ушной серой или влагой с запотевшего окошка, педикулез — дустом, грипп — банками и паром от свежесваренной картошки, насморк — соком алоэ, а от инфаркта спасались мятной таблеткой. Мы с нашим арбидолом и анафероном не очень далеко ушли, конечно, но хотя бы умирающим ими голову не морочим. Не морочили. Не будем морочить. Господи, как он устал.