Т.М.: Похоже, что когда установят соответствие между смехом и его химизмом, придет конец человеческой свободе. Не случайно, пока эстетика и биология, каждая со своей стороны, роют этот подкоп, социология рассматривает смех как средство управления обществом, поддержания в нем стабильности: сопротивление идеологии чужих социальных групп и контроль «моральной устойчивости» среди членов своей… Комический эффект может планироваться - к счастью, пока все это делается кустарным способом. Используется и заразительность смеха; она уже поставлена на поток: достаточно вспомнить закадровые взрывы хохота в комических сериалах. И это срабатывает… Вас не пугает такая программируемость человеческих эмоций?
Л.К. - В сущности, это вопрос о вере - есть в человеке искра Божья, или вся его душевная жизнь сводится к сумме химических реакций. Я предпочитаю первое. И, возможно, только вера, только ощущение вертикальной связи, существующей между человеком и Небом, может противостоять автоматизации жизни, ее горизонтальному измерению. Если деградирует культура смеха, то деградирует и культура стыда. Я убежден, что подлинной антитезой смеха является стыд, а не слезы. Плач - одномерен и одномирен, в нем нет той двойственности интеллектуального и телесного, которую мы наблюдаем в смехе. В этом смысле смех и плач - вещи не противоположные друг другу, а всего лишь различные. Противоположности, как известно, сходятся - в данном случае, сходятся в своем истоке, в генезисе. Чувственный, плотский смех, радость взволнованно-смущенного тела - достояние ранней юности. Позже «смех ума» и этический стыд, уже разойдясь, отделившись друг от друга, займут крайние «пространственные» точки. Смех - обращается вовне человека, стыд, напротив, идет внутръ, вглубь души. Высшая победа человека - это смех над собой и стыд за другого. Зеркало души становится двусторонним» (Источник: krotov.info›libr_min/11_k/ar/asev.html).
Однако А.А. Сычев не соглашается с теорией Карасева, что антитезой смеха является стыд. Он пишет в своей книге «Природа смеха»: «Смех и страх соотносимы как эмоциональные состояния: и первый, и второй имеют физиологические, психологические, социальные уровни; при этом как смехом, так и страхом невозможно управлять, они полностью подчиняют себе человека. Оба эти состояния обладают этическими и эстетическими смыслами; можно также отметить, что на их основе был создан ряд жанров и произведений искусства. Наконец, и страх и смех можно интерпретировать как специфические типы реакции на физическое, моральное и социальное зло.
Смех и страх равны друг другу по значимости, но их механизмы и цели противоположны. Любые комические усилия очевидно тщетны в сферах воздействия страха и ужаса; искренне смеющийся неспособен испытывать страх: как и любые антитезы, смех и страх взаимно исключают друг друга. Механизм страха состоит прежде всего в ощущении безысходности, несоответствия существующего положения вещей ограниченности человеческого понимания, неспособного найти пути решения сложившейся проблемы. В страхе отражается ощущение необходимости и безысходности, в смехе же — надежды и свободы. Страх существует в царстве безусловной серьезности, смех — в царстве игры, где даже серьезность условна. Если страх — реакция на зло, которое, по мнению человека, его испытывающего, в данный момент невозможно преодолеть, то смех — реакция на зло, которое можно и нужно преодолевать. Неслучайно человек пытается замаскировать свой страх искусственным смехом, пытаясь убедить других и себя в том, что он стоит выше ситуации и не боится угроз. Более показателен смех облегчения после отступившей опасности: это осознание того, что страх преодолен (Сычев А.А., 2003).