Он был возбужден после утреннего объезда своих владений. Симпатичная улыбка так и поигрывала на открытом белобрысом лице этого беспечного на вид, кряжистого человека.
Тарас познакомил его с Лусисом. Директор тотчас погасил свою улыбку, поняв, зачем они здесь — у старика-отшельника.
— Простите, не помешал? — спросил, присаживаясь в сторонке.
— Нет-нет, Руслан Иванович, — сказал Тарас. — Мы уже собираемся в обратный путь.
— Тогда заедем по пути ко мне. Покажу вам, Петер Андреевич, как мы строимся. Архипыч, небось, поедет с нами.
Старик запротестовал, но Абросимов настаивал на своем, пообещав доставить его вечером домой. Тарас отпустил шофера, и они вчетвером устроились в директорском лимузине. Полкан ни за что не хотел оставаться без хозяина: совсем дряхлый, флегматичный пес вдруг поднял такой невообразимый лай, что пришлось взять с собой и его, верного стража Никифора Архипыча.
Удивительно просто сходился с новыми людьми Руслан Абросимов. То и дело попридерживая бег своей резвой «Волги», он всю дорогу расспрашивал гостя из далекой Риги, как там, в Латвии, проходит сселение хуторов. Лусис поначалу был скуповат на слово, однако потом разговорился. Проблема сселения хуторов не столько, пожалуй, строительная, сколько проблема психологическая. Привыкли латыши жить на хуторах, среди вековых лесов, и не все охотно переселяются на благоустроенные колхозные усадьбы. Ну да само время убеждает людей, где лучше жить.
— Спору нет, у каждого народа свои традиции, — заметил Абросимов. — Что касаемо нас, русских, то мы, как видите, оставляем даже деревни, не только хутора, если они расположены в глухих местах, как эта деревенька Архипыча.
— У вас тоже есть любители обжитых мест, — сказал Петер, оглянувшись на Журавлева, который сидел рядом с Воеводиным и крепко держал Полкана, неспокойно озиравшегося по сторонам.
— Что касаемо Архипыча, он один такой на всю округу, — сказал Абросимов.
Старик догадался, что речь идет о нем, и сердито передернул высохшими плечами.
— Ты, директор, не трожь меня, а то мы с Полканом раздумаем ехать в твой град-Китеж.
— Молчу, молчу! — рассмеялся он.
Было последнее воскресенье перед севом. На открытие памятника на братской могиле собралось много народа: кроме школьников, женщин, стариков, приехали и трактористы из ближних сел.
Рядом с диабазовым камнем, что установили здесь в двадцатом году местные крестьяне, высоко поднялась трехгранная стела — русский штык, у подножия которого, на темной лабрадоровой плите была высечена мемориальная надпись о подвиге бессмертных пулеметчиков.
Митинг открыл секретарь райкома, человек лет сорока, — для него уже все войны века были легендами. Но он горячо говорил о незабываемом восемнадцатом, о прорыве славных партизан на соединение с регулярными войсками Красной Армии, и об этом плодородном поле, что хранит былины о героях.
Потом выступил Тарас:
— Время постепенно возвращает живым все новые имена подвижников. Доселе считалось, что в этой братской могиле покоится прах сыновей русского, украинского и венгерского народов, участников гражданской войны на Урале. Ныне установлено, что один из них — латышский стрелок Андрей Мартынович Лусис. Он командовал интернациональной группой отважных пулеметчиков, задержавших тут на несколько часов белоказачьи сотни, чтобы дать возможность главным силам Уральской партизанской армии Блюхера и Каширина отойти в горы, к заводам. Солдаты революции погибли все до единого, но не сдались врагу… Куда бы ни бросала латышских стрелков военная судьба, они везде и всюду оказывались нашими надежными однополчанами. Демьян Бедный сложил тогда такие стихи: «Заслуги латышей отмечены, про них, как правило, пиши: любые фланги обеспечены, когда на флангах латыши». Они спокойно, хладнокровно выдерживали «психические» атаки каппелевцев на Урале. Они сходились врукопашную с марковцами, дроздовцами, корниловцами в ту черную осень девятнадцатого года, когда Деникин шел на Москву. Они с маху выбивали из седел кичливых уланов Пилсудского, хлынувших на украинскую землю в двадцатом. Они стояли насмерть под Каховкой, не страшась английских танков, и брали Перекоп, штурмуя врангелевскую твердыню по пояс в ледяной воде гнилого Сиваша. Они зорко охраняли Ленина, не покидая своего кремлевского поста в самые тяжкие дни и ночи… Ну, а потом вместе с нами били фашистских варваров на фронтах Отечественной войны. В те годы мне довелось близко узнать одного из латышей. Он присутствует здесь. Это сын Андрея Мартыновича Лусиса, имя которого высечено теперь на уральском Лабрадоре, Петер Лусис…