Тарас остался доволен даже этим маленьким музеем, открытым в честь большого Поэта. Конечно, самая верная память — книги, но и стены, в которых жил, работал такой человек, могут немало добавить к его стихам, как совершенно необходимое послесловие. Тарас подумал, что нужно бы передать сюда хранящиеся у него письма Поэта, и не из-за какого-то тщеславия, а потому, что они должны принадлежать всем людям.
На другой день Тарас неожиданно получил телеграмму: «Немедленно вылетай домой». Он повертел ее в руках, ничего не понимая. Хотел заказать телефонный разговор, но оказалось, что с его далекой деревенькой можно связаться лишь поздно вечером или еще вернее — ночью. Тарас забеспокоился не на шутку. Что же могло случиться? Одно из двух: или старший сын, Михаил, угодил в какую-нибудь беду, странствуя с геологами по Сахалину, или младший, Леня, внезапно явился на побывку. Ох, Тая, Тая, никогда не сообщит толком, что там у нее стряслось.
— Я поеду в Аэрофлот и возьму тебе билет, — сказал Петер.
— Да, пожалуй, — согласился он. — Как раз сегодня прямой рейс в наши края.
— Лаби: три часа — и ты дома.
— От аэропорта надо еще добираться часа два на автобусе.
— Все равно скорее долетишь, чем дозвонишься.
Когда Петер уехал, чуткая Милда Карловна принялась успокаивать гостя, зная, впрочем, что его Таисия Лукинична не станет напрасно телеграфировать. Он слушал ее, думая о том, что, видимо, Леня, возвращаясь с производственной практики в Саратовский университет, заехал к родителям на денек-другой, и мать поторопила отца с приездом. Эта догадка показалась ему наиболее вероятной, и он уже старался унять тревогу в ожидании Петера.
— Достал, — объявил тот с порога. — Пришлось волей-неволей воспользоваться привилегией старого вояки.
Тарас тотчас написал ответную «молнию» о вылете и попросил Зенту отнести на телеграф. Одно жаль, не успел он навестить родину Яна Фабрициуса.
ГЛАВА 21
Женское счастье по самой природе своей долговечнее — оно всегда обращено в будущее. Любовь к мужу, любовь к собственным детям, любовь к внукам — все эти три чувства, всю жизнь сопутствуя женщине, помогают ей противостоять времени. Это действительно великое противостояние, которым наделена женщина-мать… Так думал Максим, наблюдая новые для него отношения своей Лизы и беременной невестки, заметно подурневшей и замкнувшейся в себе.
— А как вы назовете сына? — обратился он сегодня к молодым за ужином.
Злата сконфузилась, Юрий тоже не поторопился с ответом.
— Может быть, родится девочка, — сказала Елизавета Михайловна.
— В женских именах я мало что смыслю, но вот мужское надо выбрать заранее. Какие у тебя есть на примете, Юрий?
— Был бы сын — имя найдется.
— Только не давай ты своему наследнику модное имя, тем паче нерусское.
— К сожалению, у меня самой неудачное имя, — сказала, не поднимая головы, Злата.
— Тебя переименовывать не станем. Но сына назовите так, чтобы он не испытывал в жизни неловкости.
— Но если все-таки родится девочка? — посмеиваясь над мужем, спросила Елизавета Михайловна.
— Тогда сами распорядитесь. Но тоже лучше обойтись без Конкордий и Констанций.
— Значит, ты в любом случае хочешь повлиять на нас?
— Внучка ведь. Но я надеюсь, что вслед за внучкой появится и внук…
— Ладно, ладно, Максим, — сказала Елизавета Михайловна. — Что-то ты сегодня игриво настроен.
Он откинулся на спинку стула и по-хозяйски оглядел всю дружную семейку, которая скоро должна пополниться еще одним полноправным членом. Его Лиза в ярком платье в талию — тоже ни на шаг не отстает от моды, несмотря на возраст! — с мягкой задумчивостью на моложавом лице допивала чай вприкуску с мелко наколотым сахаром. Юрий чинно сидел за столом в свежей белой рубашке, отчего выглядел сильно загоревшим, будто вернулся с юга, хотя, впрочем, прорабы все лето загорают на строительных площадках. И Злата, совсем невзрачная на вид, казалось, чутко прислушивалась к себе, недовольная тем, что ее отвлекают попусту. «Она-то еще расцветет краше прежнего», — невольно подумал Максим.