Выйдя на улицу, повернул налево к Никитским воротам. На углу спросил встретившуюся ему девушку, по виду ровесницу, как пройти в райком.
— А зачем вам?
Девушка щурилась от прямых лучей солнца, с любопытством разглядывая парня в помятой одежде. Зябко подергивала плечами, стараясь зарыться подбородком в меховой воротник куртки.
— Ну… мало ли? — на всякий случай поосторожничал Денис.
— Военная тайна, да? — усмехнулась девушка.
— Да нет. Вот на окопы хочу… А там, может, и на фронт попаду.
Его откровенность была оценена.
— Знаешь, я уже два раза ходила в райком, просилась медсестрой…
— И что?
— Отказали. Нужны квалифицированные медсестры. Поступайте, говорят, в медучилище.
— А ты?
— Уже подала заявление. Только бы приняли… Ладно, пойдем, провожу до райкома. Тебя как звать?
— Денис Чулков.
— А я — Галя Лаврова.
Они свернули за угол и пошли вверх по Тверскому бульвару.
Денис жадно глазел по сторонам. Сейчас, днем, было особенно заметно, что Москва переполнена военными. Все озабочены, у всех суровые лица, все отчаянно спешат. И куда ни взглянешь, всюду напоминания о войне. Стекла перекрещены полосками бумаги. Перед широкими витринами — сложенные штабелями мешки с песком. Ежи из рельсов, надолбы, колючая проволока… И патрули… патрули… Военные, милицейские, в гражданской одежде с красными повязками на рукавах. Пешие, конные… Серые шинели и фуфайки защитного цвета — самая распространенная одежда.
У подъезда райкома Галя сказала, что подождет Дениса.
— Ну что вы! — совсем смутился парень. — И зачем? Вдруг там долго?
Подумал: «Странная девчонка. Доверчивая какая-то…» Но все же сказал:
— Ладно, ждите, коли времени не жалко.
В коридоре райкома на полу бумага, окурки; табачным дымом, казалось, пропитались стены. Чуть почище было в приемной первого секретаря.
Мальчишки и девчонки, постарше Чулкова, спорили и обсуждали, где сейчас немец. Часто назывались Малоярославец и какая-то Медынь. Особенно сцепились двое. Белобрысый парень с рассыпавшимися волосами доказывал, что фашисты дошли до Малоярославца, а его приятель, черный и курчавый, как молодой барашек, исступленно вопил: «Врешь, все ты врешь! Этого не может быть! Панические слухи! Ты жертва вражеской пропаганды!!!»
— Да заткнись ты! — оборвал «барашка» неразговорчивый крепыш со злыми узкими глазами.
Девушка-секретарша со сросшимися бровями — они были черные, очень широкие и оттого казались приклеенными — то и дело отрывалась от телефонной трубки:
— Тихо вы! Ни черта же не слышу… — и в трубку: — Говорите громче. Кого? Да не может, не может она! — И опять напряженно вслушивалась в невнятные, заглушаемые гомоном собравшихся слова собеседника. Потом снова срывалась: — Я вас повыгоняю всех!!! — И в той же тональности в трубку: — К военному комиссару района. Все!!!
На Дениса она глянула покрасневшими от недосыпания глазами.
— Почему обязательно к первому?
— Я не москвич, — смутившись, тихо сказал Чулков.
— То есть как? Зачем тогда к Хохловской?
— По личному делу.
— Ах, по личному!.. А ну покажи комсомольский билет.
Денис полез во внутренний карман куртки, отстегнул булавку и, не зная куда ее положить, зажал в зубах. Секретарша раскрыла билет.
— Новодольский РК ВЛКСМ… Где же это Новодольск?
— Там же написано, — с досадой сказал Денис, недовольный ее громким голосом — на них уже обращали внимание.
Девушка дернула плечом, внимательно оглядела его.
— Ладно, жди. Вот малость схлынет — пройдешь. Видишь, сколько народу?
Дверь кабинета секретаря почти не закрывалась. То входили, то выходили. По одному. По двое. Целыми группами. Каждого из входящих бровастая девушка цепко ощупывала глазами. Кое-кому она решительно преграждала путь, а то и выпроваживала из приемной. Было впечатление, что, если бы дело дошло до кулаков, девушка, не задумываясь, пустила бы их в ход.
Часа через полтора Дениса пригласили в кабинет секретаря. За небольшим канцелярским столиком, накрытым зеленым сукном и заваленным бумагами, в мягком плетеном креслице сидела девушка с короткой стрижкой. Волосы соломенного цвета вились крупными кольцами. Глаза черные, с приподнятыми к вискам углами век. Взгляд казался пристальным, въедливым.