Глубокой ночью передовые отряды дивизии вышли к Днепру. Батальон капитана Боброва расположился в траншеях, которые были оставлены отведенной в тыл частью.
Едва Денис со своим отделением успел занять блиндаж, как пришел старшина Буровко. Поздоровавшись с бойцами, торжественно расправил усы и вручил Денису погоны с сержантскими лычками.
— Ого, с тебя причитается, командир, — заметил Вадим.
— Разговорчики! — прикрикнул Буровко.
Денис испытующе глянул на друга — смеется? Да вроде нет. Капитоша, тот по этому случаю почесал бы язык.
— Пийдем, погуляемо, — Буровко кивнул на дверь.
Вышли из блиндажа и очутились в кромешной тьме. Лишь над головой мерцали звезды, но света они почти не давали. Буровко по тропинке зашагал в сторону темнеющих вдоль берега Днепра садов.
Денис рад был, что Буровко увел его из блиндажа. Он еще не освоился в новой роли командира отделения, чувствовал себя неловко. Ведь с теми, кем теперь командовал, он еще вчера держался на равной ноге. Ну какой он, например, командир для Вадима? Вадим друг закадычный, а не подчиненный. Да и в обращении с другими не мог пока найти верного тона. Поэтому в своем новом положении ощущал некую фальшь, это было мучительно. Но времени на то, чтобы обвыкнуться в должности командира, не оставалось. Сегодня на марше Козлов сообщил, что его, Чулкова, отделение назначено в штурмовую группу. Это означало, что отделение в числе первых должно форсировать Днепр и вступить в бой за овладение плацдармом на правом берегу. И никому не будет дела до того, как он себя чувствует в роли командира, с него потребуют результатов.
Буровко словно прочитал его мысли:
— Шо, хлопче, туго?
— Трудно, — признался Денис. — Лучше бы командовать отделением, где нет друзей.
— О це вот уж зря говорыш, — возразил Буровко. — Тоби з ными не на плацу строем заниматься, а в бой идти. А в бою треба знаты людей, якими командуешь, лучше самого себе. Если воны твои друзи, так шо можэ буть краще?
Справа выступили черные силуэты строений — то ли жилые дома, то ли сараи. Прошли через сад, и перед ними открылся Днепр. Ночь была темная, но широкая полоса воды обозначалась отраженными в ней звездами.
Где-то шелестела вода, не журчала, а именно шелестела, — наверное, в камышах. Сонно покрякивала утка. Послышался близкий всплеск, потом снова все смолкло.
— Щука балуе… Може, и батько сом або ж короб, — разомлевшим голосом сказал старшина. — Усэ як на ридни Кубани… Ах, Кубань, Кубань!
Теплая, ласковая ночь дышала той особой тишиной, которая бывает только на берегу реки. Небо было глубоким, фиолетово-чернильным, с россыпью крупных звезд.
— Дивчат сюда бы та хлопцив з гармонею, — со вздохом сказал Буровко, и рука его легла на плечо Дениса.
— Эй вы, мечтатели, мать вашу, — зло прозвучал где-то поблизости хриплый голос. — Тут каждый квадратик простреливается. Резанет крупнокалиберным, будет вам гармония.
Будто услышали фашисты говорившего. Вспыхнули, замелькали перед глазами Дениса огненные тире.
Виу! Виу! Виу!
У самого уха резали воздух трассирующие пули. Старшина и Денис свалились в траншею, из-за реки запоздало донеслось раскатистое ду-ду-ду-ду.
— Видали гармонию? — удовлетворился прорицатель, которого они так и не разглядели в темноте. — Тут ушки на макушке надо держать.
Бешено заплясал огонь на днепровской воде километрах в пяти слева. Минуты две там все кипело и сверкало. Забилась в тревоге кряква, отчаянно залаяли собаки, сдуру весело и нелепо заорал в селе петух. Справа заблистали зарницы, аккуратно одна за другой покатились по всему правому берегу вспышки ракет, освещая высокие днепровские кручи.
Фейерверк был так ослепителен, что Чулков и Буровко невольно им залюбовались.
Сначала тоненько, а потом все понижая звук, запел в вышине самолет. Три синих луча, сбивая звезды, стали шарить по небу, но безуспешно. Советский самолет благополучно прошел во вражеский тыл. Куда он, одинокий? К партизанам?
Вскоре опять наступила тишина.
— Уходите, покуда спокойно, — по-приятельски посоветовал тот же невидимый прорицатель.
Оба безропотно подчинились.
За ночь в селе Соломине и в зарослях тальника, окружавших село, собралась вся дивизия. Сады, которые каким-то чудом уцелели при отступлении немцев, казались седыми от пыли, осевшей на листьях. Гвардейцы притаились в садах.
Судя по тому как вели себя немцы за Днепром, они не догадывались о том, что вместо измотанных дивизий им противостоят теперь свежие силы.